– Что ж, и вышла. Да, своею волей пошла! Когда у человека отнимут любовь, остается еще одна страсть, сильная и могучая, как и она! Жажда власти! Тебе ли не знать ее? Да, я вышла за старого магната, вышла для того, чтобы иметь власть и силу, чтобы отомстить им всем за то унижение и бессилие, которое я несла до сих пор! – и на щеках Виктории вспыхнул горячий румянец. – Теперь я сильна и свободна! Жизнь свою продала я мужу, но сердце не продам никому!
Чарнота молчал, не отрывая глаз от Виктории. Два разнородных чувства боролись мучительно в нем: презрение, ненависть и непобедимый восторг перед этою смелою, дерзкою красотой. Несколько раз он бросал беглый взгляд в высокое окно, из которого видно было въездную башню и красный фонарь, но что то могучее и бурное уже овладевало безраздельно его мыслями, отуманивая и память, и мозг.
– Не бойся, Михайло! Любви твоей я не требую! – продолжала еще горячее Виктория. – Одно только говорю тебе: я любила тебя, люблю и не перестану любить!
– Втайне от магната, чтоб не узнали паны? – стиснул зубы Чарнота.
– Что муж? Что панство? Да я не боюсь всему миру сказать... Тебя люблю, тебя одного, – почти шептала она, протягивая к нему руки.
– Годи, пани! – отступил еще раз Чарнота, чувствуя, что теряет волю над собой, но было уже поздно.
Охватило казака полуденным зноем, обвились вокруг его шеи руки Виктории.
– Желанный мой, коханый мой, не мучь, не мучь меня больше, – шептала она, прижимаясь к его лицу пылающими щеками. – Ты любишь, ты любишь меня! Ведь любивши так, невозможно забыть. О нет, довольно, не отстраняй меня, не хмурь бровей, зачем отталкивать свое счастье? Сегодня наш рай, а кто знает, что принесет нам завтрашний день?
– Оставь, пусти! – слабо уже вырывался Чарнота, но белые цепкие руки охватили его шею еще страстнее, и гибкое тело Виктории прильнуло еще горячее к его груди.
– Забудь, забудь все на свете, – продолжал молодой опьяняющий голос. – Ты первый, ты и последний. В моем сердце не было и не будет другой любви. Смотри, вот уходит тихая ночь, там настанет шумное утро... Ах, день несет с собою так много зол и хлопот! Михасю, быть может, это единая мыть счастья, которая блеснула нам за всю нашу жизнь? О милый, ненаглядный, коханый мой! – закинула она свою огненную головку. – Хоть взгляни ж на меня ласковым оком. Неужели в твоем сердце нет ни жалости, ни ласки? – и на глазах ее блеснули слезы. – Смотри, я люблю тебя, я умираю от любви!
– Виктория, – произнес страстно Чарнота, – да пропадай же пропадом все! – и он покрыл ее всю порывистыми, жгучими поцелуями... – Ах, что я? Пусти! – рванулся Чарнота, приходя наконец в себя, но безумные объятия Виктории гипнотизировали его волю.
– Ты опять? – отстранила она головку от его груди и, глянувши ему в глаза, с бесконечно нежною улыбкой прошептала тихо: – Да разве ты не видишь, жизнь моя, счастье, что теперь ты моя жизнь... один, один... в тебе мое дыханье!
– А муж?
– О нет!.. Ты – мой муж, ты – мой коханый! – воскликнула горячо Виктория, изгибаясь, как кошка, и ища жадными устами лобзаний.
Несколько минут казак молчал, тяжело дыша; грудь высоко подымалась, казалось, что в нем происходила последняя мучительная борьба. Наконец он заговорил клокочущим, рвущимся голосом:
– Виктория, Виктория! Я все забываю... я верю тебе... Что обманывать? Люблю тебя без ума, без души. Но если ты меня любишь, уйдем отсюда... от мужа, от панства навсегда, навсегда... Ты знаешь какой то лаз, уйдем со мной... вверься мне! Я буду любить тебя, как только возможно любить человеку. Я окружу тебя роскошью, негой, я ветру на тебя дохнуть не дам... От огня солнца укрою. Уйдем, Виктория, скорее! – сжимал он ее порывисто в своих объятиях. – Будь мне верной и честной дружиной на всю жизнь, на всю жизнь!
– Бог мой! Счастье мое! Утеха моя! – охватила его голову Виктория и прижалась к его горячим устам.
Чарнота покрыл безумными поцелуями ее лицо, ее плечи, ее грудь...
– Идем, идем скорее! – шептал он, бросая тревожные взгляды на башенный фонарь. – Оставь это подлое панство, будь моею безраздельно и перед богом, и перед людьми! Мы уйдем так далеко, где никто нас не догонит и не отыщет... Расстанься с своим панством, доверься мне!..
– Зачем уходить? – прильнула к нему еще страстнее Виктория. – Милый мой, коханый, хороший! Я тебя выгорожу и так. Ты знаешь, что князь обожает Гризельду. Гризельда – моя подруга: два слова скажу, и ты будешь свободен.
Чарнота вздрогнул, отшатнулся и пристально взглянул на Викторию, но она не заметила его взгляда и продолжала еще нежнее, ласкаясь и прижимаясь к нему:
– Милый мой, ненаглядный, ты поступишь в наши хоругви. Теперь сеймы, потом усмирения хлопов. Муж мой редко бывает дома, да и кто знает, что нам готовит на дальше судьба?
– Что о? – прошептал, задыхаясь, Чарнота, и лицо его страшно побледнело, а синие глаза сделались почти черными. – Опять предлагаешь обман и шельмовство? Мало, осмелилась предложить зраду? А, теперь то я тебя вижу! Но ты промахнулась, вельможная пани, не на такого напала! Теть от меня – оттолкнул он ее гадливо и с такою силой, что Виктория пошатнулась и едва удержалась за подоконник окна. – Теть! – крикнул он яростно. – Лядская у тебя кровь и лядская душа!
– Михайло! – рванулась было Виктория.
– Ни слова! Гадина! – перебил ее бешено Чарнота. – Я ненавижу, я презираю тебя!
– А, так так? Постой, Михайло, не торопись на зневагу, на унижение, – заговорила она медленно глухим, дрожащим голосом, выпрямляясь во весь свой рост, бледная, с горящими глазами, с оскорбленным, дышащим гневом лицом. – Не торопись, говорю тебе, подумай. Знаешь ли ты месть отвергнутой женщины? – впилась она в него глазами. – Знаешь ли ты, что жизнь твоя в моих руках?
– Угроза? – улыбнулся, прищурив презрительно глаза, Чарнота.
– Нет, не угроза, а правда... я не пощажу, коли так, и себя. Уж коли такая обида, коли мое сердце разбито, так что мне жизнь? – И она быстрым, неожиданным движением выхватила у него из за пояса пистолет и, выставивши в незастекленную железную раму, выстрелила на воздух. – Пусть накроют меня с тобой!