Регистратор. Господин ректор, только первый ответ в счет.
Хорнакер уходит.
Зажигается лампа дневного света.
Это было в тысяча девятьсот шестьдесят втором году.
Кюрман. Я уеду из страны.
Регистратор. Сейчас уже тысяча девятьсот шестьдесят третий год, а вы так и не уехали.
Входит Xубалeк, приносит утреннюю почту.
Кюрман. Моя жена еще не вернулась?
Xубалeк. Еще нет.
Кюрман. Спасибо, госпожа Хубалек, спасибо.
Xубалeк уходит.
Я не уехал…
Регистратор. Да.
Кюрман. И опять стою в том же халате, прождал ее всю ночь, думал-думал, когда она придет, как она придет. (Смеется.) Точь-в-точь так оно и было.
Регистратор. Нет, не точь-в-точь.
Кюрман. Сейчас десять часов.
Регистратор. В первой редакции вы не смеялись, господин Кюрман, вы очень нервничали.
Кюрман (подходит к телефону, набирает номер). Алло… Алло…
Регистратор. Почему вы молчите?
Кюрман. Потому что каждый раз в трубке что-то щелкает.
Регистратор. Тем не менее разговаривать можно.
Кюрман. А почему каждый раз в трубке что-то щелкает?
Регистратор. Ваш телефон подслушивают.
Кюрман кладет трубку.
Вот видите, кое-что все же изменилось…
Рабочие сцены вносят клавесин.
Кюрман. Это еще что такое?
Регистратор. Клавесин, поскольку вдруг оказалось, что Антуанета музыкальна. Помните?
Рабочие сцены уходят.
Кюрман. А что еще изменилось?
Регистратор. В доме — ни капли виски. Как известно, в первой редакции, дожидаясь Антуанету, вы довольно-таки часто прикладывались к бутылке. В остальное время, впрочем, тоже. Но врач убедил вас, что для печени это — яд. И вы чувствуете себя здоровее, чем в первой редакции.
Кюрман (прислушивается). Наконец!
Лампа дневного света гаснет.
Кюрман садится за письменный стол. Входит Антуанета. Она в вечернем платье, но уже в другом; новая прическа молодит ее.
Антуанета. Не сердись. (Пауза. Садится завтракать.) Тебе кланяются Шнейдеры.
Кюрман. Чай холодный.
Антуанета. Все жалели, что ты не пришел. (Наливает себе чай.) Милые люди, по-моему, очень интересные… (Пьет.) Шнейдеры тебе кланяются.
Кюрман. Это ты уже сообщила.
Антуанета. Ты завтракал?
Кюрман. Сейчас уже десять. (Делает вид, что работает.)
Пауза.
Антуанета. Хенрик тебе тоже кланяется.
Кюрман. Кто?
Антуанета. Хенрик.
Кюрман. Удивительно.
Антуанета. Почему удивительно?
Кюрман. Потому что Хенрик в Лондоне.
Антуанета (оборачивается, смотрит на Кюрмана). Ганнес… что случилось?
Кюрман. Это я тебя должен спросить.
Антуанета. Я прихожу домой…
Кюрман. В десять утра.
Антуанета…и передаю тебе привет от Хенрика…
Кюрман. Который теперь в Лондоне.
Антуанета. Стало быть, я лгу? (Берет сигарету, невозмутимо.) Хенрик не в Лондоне.
Кюрман вскакивает.
Регистратор. Тут как раз произошло изменение. На этот раз Хенрик не улетел в Лондон, на этот раз Антуанета не лжет, на этот раз неправы вы.
Кюрман. Извините. (Подходит к Антуанете, подает ей огня.)
Антуанета. Ты уже получил верстку? (Сидит и курит.)
Кюрман (стоит). Кто еще кланяется?
Регистратор. Она говорит о верстке вашей книги, которую издает в массовой серии издательство "Ровольт". "Бихевиоризм в популярном изложении". Как уже сказано, вы лишились твердого оклада, лишились института, где можно было заниматься исследованиями. Теперь вам впору радоваться любой работе. Вот вам и нечто новое.
Кюрман. Верстка пришла.
Часы бьют десять раз.
Где твои часы?
Антуанета смотрит на свою руку — часов нет.
У кого-нибудь в ванной?
Входит Xубалeк.
Хубалек. Госпожа Кюрман…
Антуанета. В чем дело?
Хубалек. Заварить вам чай? (Берет чайник и уходит.)
Антуанета. Хотела бы я знать, какие у тебя, собственно, претензии? Мы женаты вот уже два года, я перевожу с утра до ночи. И если я не буду встречаться с людьми, на выставочном зале можно поставить крест. Ты это сам говоришь. Тем не менее каждый раз, когда я прихожу из гостей, ты проверяешь, где мои часы. Что это, собственно, значит?
Кюрман. Скажи сама.
Антуанета. Что сказать?
Кюрман. Где ты была?
Антуанета (раздавила сигарету в пепельнице). Хочешь знать правду, ну так вот…
Зажигается лампа дневного света.
Регистратор. Вы и впрямь хотите знать правду? В тот раз правда пришлась вам очень не по вкусу. (Смотрит в досье.) Вы начали кричать. Сперва разбили чашку, потом закричали. Впрочем, крик продолжался недолго, все дальнейшее шло на пафосе. А когда Антуанета — она сохраняла ледяное спокойствие заметила, что вы ведете себя, как стопроцентный мещанин, вы влепили ей пощечину — ударили по левой щеке. Такой прыти вы от себя не ожидали, а Антуанета и подавно. И все же минуту спустя вы опять дважды ударили ее, на сей раз по правой щеке. А потом, чтобы не встречаться с ней глазами, стукнули кулаком по клавесину; при этом, согласно досье, были произнесены нижеследующие слова…
Кюрман отмахивается.
Вы действительно хотите знать правду?
Кюрман. Да, хочу.
Регистратор. Как угодно.
Лампа дневного света гаснет.
Антуанета. Хорошо, Ганнес, я ухожу. Немедленно. Сейчас не девятнадцатый век. И я не намерена все это терпеть.
Кюрман. Насчет часов я пошутил.
Антуанета. Хороша шутка, у тебя в лице ни кровинки.
Кюрман. Тогда прости.
Антуанета. Не желаю, чтобы на меня орали.
Кюрман. Я не ору.
Антуанета. Только потому, что знаешь: я тебя брошу.
Кюрман (берет в руки пустую чашку). Скажите, я крикнул хоть раз?
Регистратор. Нет.
Кюрман. Отметьте это.
Зажигается лампа дневного света, регистратор записывает в досье, потом лампа гаснет.
Антуанета. Молчишь, потому что знаешь: все, что ты думаешь, — пошлость. Да, пошлость. (Все больше горячится.) Это гнусно!
Кюрман. Что?
Антуанета. Твое отношение ко мне!
Кюрман. Не понимаю.
Антуанета. Лучше уж ори на меня! Да пусть прибежит Хубалек! Покажи себя во всей красе! Дай мне пощечину! Кюрман. Зачем?
Антуанета. Мещанская душонка!
Возвращается Хубалек с чаем.
Кюрман. Спасибо, госпожа Хубалек, спасибо.
Хубалек уходит.
Антуанета. Мы женаты вот уже два года. И первый раз за все время я не пришла домой ночевать, самый первый раз, но ты всегда устраивал мне сцены…
Кюрман. Антуанета…
Антуанета. Всегда!
Кюрман (помешивает ложечкой в пустой чашке). Это ты устраиваешь сцену, Антуанета. Что я делаю? Стою и пью чай.
Антуанета. Чай?