Твой.
В прошлом письме я просил тебя писать так, чтобы я получил последнее письмо не позже 22, т. к., быть может, 23 уеду в Киев, хотя наверное не решил.
220.
23.ХІІ р@9 р., Чернігів.]
Дорогая моя детка! Вчера получил твое 5-е и, значит, последнее письмо от 19-го. Это ужасно, как долго идут письма, точно ты живешь где-то далеко заграницей. Пишу тебе тоже последнее письмо, иначе ты рисковала бы не получить его. Надежда на скорое свидание утешает меня и примиряет с тем, что больше я не получу твоего милого письма. Знаешь, моя голубка, я не поеду в Киев. Случилось так, что у меня нет денег (те, на которые рассчитывал, еще не получены). Может быть, это и к лучшему.так как на праздники поработаю больше. Зато досадно, что мы не можем встретиться в Крутах '% Не грусти, скоро увидимся.
Твое последнее письмо очень обрадовало меня: я очень хотел, чтобы ты поправилась за свои каникулы, отдохнула. Ты не сердись, мое сердце, что я в письмах не сообщал тебе некоторых деталей местных. Я думал, что о погоде и пр. пишут тебе из дому. У нас все время стоит такая же теплая, даже гнилая погода, как и у Вас, санного пути нет и только вчера первый раз выпал маленький снежок и с трудом ездят на санях. Тепло, 1—I1/* градуса морозу, хорошая погода для наших свиданий" а тебя нет.
Статистический] съезд в Москве состоится, вопреки всяким слухам. Едут Е. П.-ч, Михайлов, Попов73 и, кажется, Иудушка74-Я думал, что тебе и об этом писали.
Чувствую себя значительно лучше, воспользовался твоими советами и почти совсем здоров. Попрежнему работаю
9-303 12д
ежедневно, ничего, кроме газет, не читаю, никуда не хожу. Веду скромную, трудовую жизнь и думаю, что Шурочка похвалит меня за прилежание.
Хотелось бы, чтобы праздники прошли для меня радостно, чтобы хорошо работалось и ничто не мешало.
От души желаю, чтобы ты провела их весело, бодрой, здоровой.
Дети здоровы, принесли хорошие ведомости и веселы. Хотя есть недовольство, что я на долгое время потерян для них, занят.
Из твоего письма вижу, что раньше 30-го, в среду, мы. не увидимся. Значит — так и условимся, в обычное время на нашем месте 30-го, а если нельзя будет, 31, 2, 3 и т. д., пока не увидимся.
Целую тебя, моя единственная, дорогая, милая моя подруга, мое ты счастье. Люблю тебя и хочу, чтобы и ты меня любила. Еще и еще обнимаю и прижимаю крепко к сердцу. Дай губки.
Твой.
221.
19. V 910. По дороге в Одессу в вагоне7'.
Мой Шурок, милый, любимый! Пять дней пробыл в Киеве и все время проболел, возился с врачами, было очень скучно, досадно и не хотелось даже тебе писать. Уже на пароходе я расхворался (гастрическое заболевание), а в Киеве первый день лежал даже в постели. Теперь мне лучше и я уехал в Одессу. Сегодня в 3 часа дня буду на месте, а в пятницу уезжаю дальше. Как невесело, скучно, с чувством досады провел я эти дни в Киеве! Врачи (специалисты) огорчили меня, нашли у меня болезнь сердца, запретили много приятных вещей: волноваться, купаться, много ходить и утомляться. Но, конечно, я не очень послушен. Лишь бы только очутиться мне на воле, вырваться из объятий вагонов и пароходов — забуду о всех болезнях. А уже хочется. Все таки в Киеве сутолока, возня, много людей, давно видели меня, каждому хочется что-нибудь оторвать от меня, что-нибудь рассказать мне свое — получается угарное настроение. Нет, скорее на свободу, в одиночество, к природе. Может быть, после этого опять захочется сутолоки.
Ш
А меня в Киеве утомили. Таким вниманием, такою заботливостью окружили меня, столько сердечности, чуть не самопожертвование, что, право, приходится верить в людскую доброту. Конечно, это трогает меня, но все это я охотно отдал бы за твой один ласковый взгляд, за одно доброе слово. Все время думаю, как ты переносишь разлуку и хочется, чтобы она прошла для тебя легко. А мне уже не легко, что же будет дальше? Более чем грустно, что я получу твои письма не раньше 1-го июня, т. к. едва ли раньше доберусь до Капри. По дороге буду писать и от тебя жду побольше. Не скучай, моя детка, но и не забывай меня, помни своего друга, который на всю жизнь хранит твой милый образ в своем сердце, любит тебя. До следующего письма, моя радость. Обнимаю и целую без счета. Пиши мне подробно о себе.
Еще целую.
Твой.
222.
20. V 910— Одесса.
Пишу 2-е письмо, мой милый Шурок, но буду краток, т. к. я еще не на свободе, мне мешают, кругом люди. Уже с утра меня заманили к знакомым на дачу, верст 15 отсюда лошадьми, над лиманом; едва к 12 час— ночи возвратился, устал и опьянел от воздуха, едва держу перо в руках.
Завтра в это время далеко буду от Одессы, т. к. в 4 часа итальянский пароход Ьеуопго покидает порт и я не смогу раньше написать тебе как из Константинополя. А завтра много работы, надо побывать у турецкого консула, разменять деньги на турецкие, греческие, итальянские. Сделать мелкие покупки.
Чувствую себя очень неважно и это меня тревожит. Плохо в дороге болеть, но, авось, все будет хорошо.
Сейчас я очень плохой имею вид, похудал, потянулся, невесел и наверное не понравился бы тебе. Но ты не беспокойся. Врачи обещают, что Капри поправит меня больше, чем всякие лекарства. Да и я надеюсь на это. От тебя тоже много зависит. Если будешь помнить обо мне и почаще писать, я не буду так одинок, мне будет веселее и легше будет разлука.
Мысль о тебе и сейчас согревает мне сердце, это лучшее лекарство больному сердцу.
Целую тебя мысленно много, много раз, а твою фотографию прижимаю к сердцу и опять чувствую облегчение.
Деточ;<а, боюсь, что мои первые письма не удовлетворят тебя. В голове у меня как-то пусто, впечатлений почти не воспринимаю; мне легше будет писать, если ты сама наметишь, что тебя больше интересует. Это — пока; потом, восстановив равновесие, я и сам сумею выбрать из окружающего наиболее интересное и важное. А сейчас — усталость, усталость и усталость.
И даже безразличие какое-то. Не думаю, чтоб диагноз врачей (они, кроме того, что мучили меня осмотром, еще составили консилиум) обескуражил меня. Не скрою от тебя, что болезнь моя серьезна: у меня порок сердца и астма на сердечной почве. Я все думал, что только нервы, а вышло нехорошо.