— А я, пожалуй, пойду в большой дом и предупрежу мадемуазель Безансон о вашем отъезде.
— Будьте так добры. Гайар, наверно, ещё там?
— Нет. Я встретил адвоката недалеко от ворот, он шёл домой. Думаю, она теперь одна. Я поговорю с ней и вернусь за вами.
Доктор оставил меня и направился к дому. Вскоре он вернулся и передал мне всё, что узнал. Он был очень удивлён тем, что услышал от мадемуазель Безансон. Час тому назад Гайар сказал ей, что я заявил ему о своём желании переехать в гостиницу. Она очень удивилась, так как я ни словом не заикнулся об этом во время нашей последней беседы. Сначала она не хотела и слышать о моём отъезде, но Гайар привёл веские доводы, чтобы убедить её в разумности такого шага; доктор от моего имени тоже настаивал на этом. В конце концов она согласилась, хотя и очень неохотно. Сообщив мне всё это, доктор прибавил, что она ждёт меня.
Сципион провёл меня в гостиную. Мадемуазель Эжени сидела на диване, но, когда я вошёл, встала и пошла мне навстречу. Я увидел слёзы на её глазах.
— Правда ли, сударь, что вы собираетесь покинуть нас?
— Да, сударыня. Я уже совсем здоров. Я пришёл поблагодарить вас за радушное гостеприимство и попрощаться с вами.
— Гостеприимство! Ах, сударь, какое же это гостеприимство, если я позволяю вам так скоро покинуть нас! Я хотела бы, чтобы вы остались, но… — Тут она смутилась. — Но вы не должны считать себя здесь чужим, даже если переедете в гостиницу. Бринджерс очень близко. Обещайте, что вы будете постоянно бывать у нас — каждый день!
Мне незачем говорить, что я охотно и с радостью дал это обещание.
— Теперь, когда вы дали слово, мне будет не так грустно с вами расстаться. До свиданья!
Она протянула мне руку на прощанье, а я взял её нежные пальчики и почтительно поцеловал. Глаза её снова наполнились слезами, и она отвернулась, чтобы их скрыть. Я был уверен, что, будь на то её воля, она не разрешила бы мне уехать. Она была не из тех, кто боится сплетен и пересудов. Нет, тут крылась другая причина.
Я вышел в прихожую и с тревогой огляделся вокруг. Где она? Неужели я не услышу от неё ни слова на прощанье? В это время боковая дверь тихонько приоткрылась. Сердце бурно забилось у меня в груди. Аврора! Я не решался говорить громко, меня услышали бы в гостиной. Взгляд, шёпот, быстрое пожатие руки — и я вышел. Но её ответное пожатие, хотя очень слабое и робкое, наполнило моё сердце радостью, и я направился к воротам гордым шагом победителя.
Глава XXII. АВРОРА МЕНЯ ЛЮБИТ!
"Аврора меня любит!"
К этому заключению я пришёл значительно позже того дня, когда покинул плантацию и переселился в Бринджерс. А с того времени прошёл уже целый месяц.
Жизнь моя за этот месяц вряд ли интересна для моего читателя, хотя каждый её час, полный надежды и тревоги, до сих пор живёт в моей памяти. Когда сердце полно любви, каждый пустяк, связанный с этой любовью, представляется важным и значительным, и память хранит мысли и события, которые в другое время скоро бы забылись. Я мог бы написать целый том о моей жизни за этот месяц, и каждая его строка была бы интересна для меня, но не для вас. Поэтому я и не написал его и даже не привожу здесь моего дневника за это время.
Я по-прежнему жил в гостинице в Бринджерсе и быстро набирался сил. Чаще всего я гулял по полям или по дороге вдоль реки, катался на лодке и удил рыбу в тихих заводях или охотился в зарослях камыша и кипарисовых лесах; иногда я проводил время, играя в бильярд, который вы найдёте в каждой луизианской деревне.
Я подружился с доктором Рейгартом и, когда он не был занят практикой, проводил время с ним.
Его книги тоже стали моими друзьями, и по ним я впервые познакомился с ботаникой. Я стал изучать растительность окружающих лесов и вскоре научился с первого взгляда определять породу каждого дерева: исполинские кипарисы, символ печали, с высокими пирамидальными стволами и широко раскинувшимися мрачными тёмно-зелёными кронами; ниссы, эти водяные нимфы, с длинными нежными листьями и плодами вроде олив; персимон, или американский лотос, с ярко-зелёной листвой и красными, похожими на сливы плодами; величавая магнолия и её сородич — высокое тюльпанное дерево; рожковое дерево и из того же семейства белая акация с тройными шипами и лёгкими перистыми листьями, почти не дающими тени; платаны с гладкими стволами и широко раскинутыми серебристыми ветвями; стираксовое дерево, по которому стекают золотистые капли; ароматный и целебный сассафрас и красный лавр с запахом корицы; различные породы дубов, во главе которых стоит величественный вечнозелёный виргинский дуб, растущий в южных лесах; красный бук с висячими кистями; тенистая крушина с широкими сердцевидными листьями и чёрными ягодами и, наконец, последнее, но не менее интересное дерево — любящий воду тополь. Таковы леса, покрывающие наносную почву луизианской равнины.
Область, изобилующая этими лесами, простирается выше тех мест, где растут пальмы, однако и здесь встречаются некоторые их разновидности — например, латании и саговые пальмы разных пород, так называемые пальметто; местами они образуют густой подлесок и придают всему лесу тропический характер.
Я изучал и паразитов этого растительного царства: огромные чёрные узловатые лианы толщиной с древесный ствол; стелющийся камыш с красивыми, похожими на звёздочки цветами; мускатный виноград с тёмно-красными гроздьями; бигнонии с трубчатыми цветами; густые бамбуковые заросли; душистую сарсапариль и многие другие.
Меня интересовали и разные виды культурных растений — источник богатства этой страны, — такие, как сахарный тростник, рис, кукуруза, табак, хлопок и индиго. Все они были мне незнакомы, и я с интересом изучал их особенности и способы разведения.
Можно подумать, что весь этот месяц я бездельничал, но в действительности он был самым плодотворным за всю мою жизнь. За этот короткий месяц я получил больше полезных знаний, чем за многие годы обучения в колледже. Но, главное, я узнал то, что было для меня дороже всего на свете: я узнал, что Аврора меня любит!
Я узнал это не из её уст — она ни слова не сказала мне, и всё же я был уверен, что это так, уверен, как в том, что я живу. Никакие знания на свете не могли дать мне такой радости, как одна эта мысль!