— Мама! Гаррі любив свою матір.
Бессі з тріском викладає червоного туза.
— Ну, я думаю, так воно і повинно бути — принаймні говорять, що син повинен любити свою матір. Але я шкодувала його, коли вона була жива. Вона пояснювала йому надто вже висока думка про себе, а опори такий, як ми з Фредом тобі дали, дати не могла.
Вона так говорить про Гаррі, ніби він теж небіжчик.
— Я ж ще тут, ви не помітили, — каже він, викладаючи найдрібнішу червону картку, яка у нього на руках.
Бессі підтискає губи і, надувши щоки, опускає чорні очі на карти.
— Я знаю, что ты тут, я и не говорю ничего такого, чего не могла бы сказать тебе в лицо. Твоя мамаша была несчастная женщина, которая наделала гадостей. У вас с Дженис, когда вы начинали жизнь, все было бы иначе, если бы не Мэри Энгстром, да и потом, десять лет назад, тоже ничего не было. Слишком она много о себе воображала, вот что. — В лице мамаши Спрингер появляется этакая истовость, как бывает у женщин, ненавидящих друг друга. Впрочем, и мама не очень высоко ставила Бесси Спрингер: "...жалкая выскочка, женила на себе этого плута, да у нее мозгов столько, что по сковородке не размажешь, а живет в большущем особняке на Джозеф-стрит и на всех свысока смотрит. Кёрнеры — они же из фермеров, сами обрабатывают землю, да и землю-то бросовую: ферма ведь у них в горах была".
— Мать Гарри была прикована к постели, когда у нас сгорел дом. Она же умирала.
— Умирать-то умирала, а успела заварить кашу до того, как уйти на тот свет. Если бы она дала вам самим разобраться в своих отношениях с другими людьми, никогда бы вы не разошлись и не было бы всего этого горя. Завидовала она Кёрнерам, всю жизнь завидовала. Я знала ее, когда она была еще Мэри Реннинджер, на два класса старше меня, в старой школе Теда Стивенса до того, как построили новую школу на том месте, где раньше была ферма Морисов, и она всегда много воображала о себе. Понимаете, Реннинджеры не были деревенскими, они приехали из Бруэра и отличались складом ума обитателей трущоб и зазнайством. Она была слишком высокой для девушки и задирала нос. Твоя сестра, Гарри, вся пошла в отца. А отец твоего отца, по слухам, был из светловолосых шведов, он был штукатуром. — И она с треском выкладывает бубнового туза.
— Козырями можно ходить лишь после третьей взятки, — напоминает ей Гарри.
— Какая ерунда!
Она забирает туза и смотрит на свои карты сквозь недавно купленные, не идущие ей, но модные очки с толстой голубой оправой на низких, похожих на букву S, дужках и серебряной полосой на бровях. Они даже неудобны: ей то и дело приходится приподнимать их на своем маленьком курносом носике.
Она так явно мучается, размышляя, с какой карты пойти, что Гарри напоминает ей:
— Тебе нужно набрать всего одно очко. Ты ведь уже в выигрыше.
— А-а, хорошо... Фред всегда говорил: делай все возможное, пока можешь. — Она шире раздвигает веер карт: — А-а. Я так и думала, что у меня есть еще один, — и выкладывает трефового туза.
Но Дженис бьет его козырем и говорит:
— Извини, мама. У меня одни только трефы — ты же не могла этого знать!
— Я кое-что заподозрила, как только выложила своего туза. Предчувствие.
Гарри смеется: нельзя не любить старушку. Живя с этими двумя женщинами, он стал мягче и доверчивее по сравнению с тем, когда был маленьким и спрашивал у мамы, откуда тети писают.
— Меня в свое время одолевал вопрос, — признается он Бесси, — была ли мама — ну, вы понимаете — когда-либо неверна папе.
— Я бы в этом не сомневалась, — произносит она, поджав губы при виде того, как Дженис выкладывает свои тузы. — Вот видишь, — говорит она, метнув грозный взгляд на Гарри, — дал бы ты мне пойти тем бубновым тузом, она бы так не вылезла.
— Мамаша, — говорит он, — не можете же вы все время выигрывать — не будьте жадной. Я знаю, мама наверно была женщиной сексуальной, потому как посмотрите на Мим.
— Кстати, что слышно от твоей сестры? — спрашивает мамаша вежливости ради, глядя снова в свои карты. Тени от очков в замысловатой оправе падают ей налицо, и она выглядит старше, изможденнее, когда не надувается от гнева.
— У Мим все отлично. Держит парикмахерскую в Лас-Вегасе. Богатеет.
— Я и наполовину не верила тому, что люди говорили про нее, — с рассеянным видом заявляет мамаша.
У Дженис кончились тузы, и она кладет пикового короля под туза, который, по ее расчетам, на руках у Гарри. С тех пор как Дженис вошла в эту компанию, что играет в бридж и в теннис в "Летящем орле", она стала лучше разбираться в картах. Гарри выкладывает ожидаемого туза и, тотчас почувствовав себя хозяином положения, спрашивает мамашу Спрингер:
— А в Нельсоне, по-вашему, много от моей матери?
— ничуточки, — вдоволено вимовляє вона і з тріском криє козирем його пікову десятку. — Чи не єдиною краплі.
— Як мені бути з хлопцем? — запитує він. Точно це не він, а хтось інший сказав. Крізь сітку на вікні в кімнату проникає туман.
— Будь до нього терпиміше, — відгукується матуся з усе ще переможним виглядом, хоч і починає відчувати брак в козирі.
— Будь тепліше, — додає Дженіс.
— Слава Богу, він наступного місяця відчалить назад в коледж.
Їхнє мовчання заповнює котедж, як холодне повітря з озера. Цвіркуни.
— Ви обидві щось знаєте, чого я не знаю, — осудливо каже він.
Вони цього не заперечують.
Він вирішує промацати грунт:
— А що ви обидві думаєте про Мелані? По-моєму, вона гнітюче діє на хлопця.
— Ну, скажу я вам, все інше моє, — оголошує матуся Спрингер, викладаючи віяло дрібних бубон.
— Гаррі, — каже йому Дженіс, — проблема не в Мелані.
— Якщо хочете знати мою думку, — заявляє матуся Спрингер так рішуче, що обидва розуміють: вона хоче змінити тему, — надто вже Мелані тут у нас розташувалася.
На екрані телевізора красуні сищіци женуться за торговцями героїном на цілому каравані дорогих машин, які ковзають і з вереском загальмовують, перелітають через прилавки з фруктами, крізь величезні скла вітрин, і нарешті дві машини стикаються, в них врізається третя, крила і решітки сплющуються в сповільненій зйомці, потім все завмирає, і справедливість торжествує. Янголятко, який змінив Фарру Фосетт-Мейджорс, знімає зім'яте "Малібу" і струшує головою — навколо її обличчя утворюється кучерява рамка. Нельсон сміється над усім цим збіговиськом голлівудських машин. Потім кімнату заповнює швидший темп і гучніший звук реклами; нова гамма світла забарвлює особи, перетворюючи в пухких клоунів Мелані і Нельсона, які сидять поруч на старому дивані, обтягнутому сірою ворсистої матерією, і дивляться в телевізор,поставлений в переробленої ними вітальні на те місце, де раніше стояло вольтерівське крісло. Під їх задертими догори ногами поблискують на підлозі пляшки пива; в повітрі висить солодкуватий димок і піднімається до стелі, немов примари красунь сищіци.