– Пугу! – раздалось еще ближе.
– Пугу! – ответил протяжный голос уже совсем невдалеке. Через несколько минут в вершине оврага, в том месте, где он суживался и нависшие деревья почти сходились совсем, раздался короткий сухой треск; большая ветка обломилась и с шумом покатилась вниз. За нею вслед оборвалось что то тяжелое и грузное.
– Фу ты, черт тебя побери с твоей матерью! – выругался свалившийся снежный ком, подымаясь на ноги и отряхивая с байбарака снег. – Стонадцать ведьм тебе в зубы! Бес его знает, куда я забрел, чуть ли не к медведю в берлогу! Хоть бы зажечь что, осветить... – Свалившееся в овраг существо начало с ожесточением шарить во всех карманах. После нескольких минут поисков кресало и огниво были найдены; посыпались короткие искры, и вскоре осветилось склоненное лицо Кривоноса с раздутыми губами и ощетинившимися усами, старательно дувшее на трут в толстом жгуте из клочья, пропитанного смолою и серой, которого запасливый казак держал всегда полный карман. Наконец Кривонос ущемил жгут в какую то расщепленную ветку и поднял свой факел над головой. Красновато синий огонь осветил все пространство. Это было мрачное и угрюмое ущелье. Справа и слева по крутым отвесам спускался ко дну смешанный лес. Сквозь нависшие глыбы снега едва проглядывала темная зелень елей; дубы и грабы стояли заиндевевшие, неподвижные. В конце эта глубокая щель закруглялась и врезывалась вглубь, словно пещера; несколько полу вывернутых с корнем дерев, свалившись с одного берега на другой, прикрыли ее сверху ветвями. Теперь все пространство между ними было засыпано толстым слоем снега, образовавшим довольно глубокий и прочный свод. Кривонос зашел внутрь, поднял факел и осветил это фантастическое помещение; серебро стен и плафона загорелось роскошным фиолетовым отблеском. Кривонос остался даже доволен.
– Ишь, как славно, – мотнул он головою, – только чтоб тому в горлянку ведьмы хвост, кто выдумал дорогу сюда: глушь такая, что пока продерешься, пар шесть очей выколешь, а пока слезешь в этот палац, так и четырех ног не досчитаешься!
В том месте, где ущелье суживалось, круто спускалась сверху едва приметная, извилистая тропинка, на которую не попал Кривонос; казалось, никто посторонний не мог никоим образом ни попасть сюда, ни узнать о существовании этой дикой трущобы. На узенькой тропинке показалась старческая фигура Романа Половца. Он шел осторожно, сгибаясь под нависшими ветвями, ощупывая себе путь суковатою палкой.
– Ге, да ты, брат, уже и фонарь засветил, – обратился он к Кривоносу, спускаясь вниз и проходя в пещеру. – Только скажи мне, брат, какою ты дорогой шел, что голос твой слышался мне совсем с другой стороны?
– Какою дорогой? Кратчайшею, матери его хрен! – ответил сердито Кривонос. – Заблудился было... а тут ведь тебе темень такая, хоть выколи око, ну, так просто и скатился в овраг сторч головой, хорошо еще, что разостлана снежная перина, да и кости железные – выдержали!
– Однако здесь совсем как в хате, можно бы, брате, нам и костерчик разложить: теплей бы было, да и светлей.
– Оно бы хорошо, да как бы только польские дозорцы на огонек наш не наткнулись.
– И, что ты, – махнул рукою Половец, – здесь как в могиле: и свету некуда вырваться! Кроме Казаков, никто этого оврага и в жизнь не найдет. Уж сколько мне лет, а при моей жизни ни одна польская собака не вынюхала сюда и следа!
– Да уж коли вы, диду, обеспечаете, так мне и подавно, – потер Кривонос руку о колено, – тут вот и сухого валежника под ногами довольно.
Через несколько минут посреди пещеры запылал яркий костер.
На тропинке у входа в ущелье послышался шорох. Кривонос и Половец подошли и стали по сторонам. Показалась суровая казацкая фигура.
– Гасло?{113} – коротко спросил Кривонос.
– Волчий байрак... Домовына! – ответил так же коротко новоприбывший и безмолвно прошел в глубь ущелья к костру.
Показались на тропинке еще две тени и, опрошенные, тоже пробрались к костру. В ночной тишине раздавался только скрип шагов по снежной тропинке да тихие ответы на запрос Кривоноса: "Волчий байрак... Домовына...
Подле костра уже и сидела, и стояла, и волновалась порядочная группа людей.
– Что это Хмеля нет до сих пор? – тихо проговорил Кривонос, бросая волчий взгляд на Романа. – Не вздумал ли дать тягу в свои хутора?
– Что ты, что ты? – возмутился старик. – Хмель не из таких, да вот, кажись, и идет он.
Действительно, на тропинке показались снова две плотные и высокие фигуры, но на этот раз это оказались Пешта и Бурлий. Они о чем то тихо разговаривали, но, заметивши Половца и Кривоноса, переглянулись и замолчали совсем.
– Гм... – покачал им вслед головою Половец, – значит, припекло, когда и Пешта, и Бурлий решились сюда прийти.
– Не люблю их – собаки! – мрачно прохрипел Кривонос, бросая в их сторону недоверчивый взгляд.
Между тем у костра волнение было уже в полном разгаре. Среди шума, крика и проклятий явственно вырывалось только одно восклицание, повторяемое на тысячу ладов:
– Смерть ляхам! Смерть Потоцкому!
– Ге ге, – тихо заметил Пешта, наклоняясь к Бурлию. – Рой гудит... Кто только сумеет маткою стать?
Бурлий крякнул, бросивши исподлобья хитрый, многозначительный взгляд. А Пешта, передвинувши на голове шапку, направился со своим спутником уверенными шагами к той группе, где громко говорил о чем то, сильно жестикулируя руками, его знакомый казак.
– Пешта! Вот голова, братцы! – встретил он появление Пешты радостным голосом. – Вот кто порадит нас, что теперь предпринять!
– Да что тут предпринимать! – гневно и нетерпеливо закричали сразу несколько голосов. – Небось все слыхали, какой декрет прочитали нам эти дьяволы! Ведь это смерть! Верная наглая смерть!
– А коли умирать, так показать и палачам до пекла дорогу! – подхватили другие.
– Н да! – протянул многозначительно Пешта. – Что правда, то правда: такого декрета еще казаки и не слыхивали от роду.
– А ведь были восстания и раньше, да никто не смел таких ординаций нам давать! – кричал запальчиво более молодой казак, выступая вперед.
– Ляхи то и прежде обрезывали нам права, а теперь задумали нас уничтожить! – ответил Пешта.