Сквозь высокие окна, раскрытые настежь, в комнату вливались целые потоки света и благоуханий из освещенного солнцем парка, раскинувшегося за окнами. На огромном столе, покрытом сукном, лежали разбросанные бумаги, гусиные перья, печати и шнурки. Вся комната была уставлена великолепной мебелью с золочеными выгнутыми ножками и ручками, крытою зеленым сафьяном; между кресел стояли небольшие столики с инкрустированными досками.
За одним из таких столиков и сидели два собеседника.
– Ну, пане писарю, а где же гетман наш? – спросил брюнет, откидываясь на спинку кресла и свешивая унизанную перстнями руку.
– Муштрует с Золотаренком и Кречовским новые войска.
– Готовит к миру?
– Гм... –усмехнулся блондин, – кажется, что так... да помогают тому еще во всех местах и загоны.
– Это верно, стараются не по чести, – покачал головой брюнет, – пожалуй, гетман так приучит их к сабле да своеволию, что никто не захочет потом и за плуг взяться, придется нам засучивать рукава да самим выходить в поле.
– Что ж, – усмехнулся снова блондин, – победители все равны.
– То то есть, что теперь эта чернь станет лезть в реестры и требовать себе равных с нами прав.
– Обещал же гетман всем и землю, и волю...
– Ну, обицянки цяцянки, а дурневи радость... – нахмурился брюнет. – Не знаю только, с чего это выдумал гетман бунтовать всю чернь. Вот теперь будет с нею работа!
Ну, положим, призвал бы их для пополнения полков под наши знамена, а не давал бы права самим расправляться да разбойничать. Озверела совсем толпа: не то ляхов, и своих панов жжет и режет {377}. Проехать где нибудь проселочною дорогой страшно, – чуть увидят пана, сейчас на дерево.
Блондин молчал, не желая, очевидно, проронить лишнего слова, но мимикою своей поощрял собеседника к откровенности, а брюнет продолжал с еще большею горячностью, думая вызвать блондина на откровенность с своей стороны.
– И что нам с ней путаться? Чернь сама по себе, а мы, славное войско рыцарское, совсем другая статья. Нам надо думать о своих правах и привилеях, чтоб нас уравняли с шляхтой и допустили в сейм, а то, поди, будем мы возить голоту на своих плечах! – Он оттолкнул от себя сердито кружку и продолжал дальше: – Теперь удобное время... там нет короля... смуты, беспорядки... наши победы... можно было бы заключить важный мир, выговорить побольше прав старшине, ну, и вере, положим. Тряхнули ляхов, ну и довольно... а он что затеял? Тешит себя каждою победой, а все эти свавольства только раздражают панов и отымают у нас надежду на выгодный для нашего рыцарства мир!
– Н ну, на мир что то не похоже, – приподнял одну бровь блондин, – да, кажется, ясновельможный о нем и не помышляет.
– А что ж он думает?
– Думает что то важное, а что – не знаю: мыслей своих он никому не поверяет.
– Осторожен, как старый лис?
– Как муж, которому господь вручил судьбы края.
– Гм гм... Конечно, без бога ни до порога... но вручили то судьбы мы... мы сами, так нам и нужно бы знать, за что вслед за ним подставлять всем спины под панские канчуки?
– А что же, за батьком и в пекло не страшно, – усмехнулся неопределенно блондин.
– Послушай, пане Иване, – повернулся к нему решительно брюнет, – что тут хитрить? Мы – свои люди. Ты сам видишь, что гетман заваривает такую кашу, что нам не сладко будет расхлебывать, а особливо тебе: ты ведь шляхтич.
– Я пленник.
– Одначе генеральный писарь.
Лицо блондина не изменилось ни на одно мгновение.
– Заставили, – произнес он небрежно.
– Ну, тогда расспрашивать не станут, как начнут всех вместе с хлопами четвертовать, – махнул раздраженно рукою брюнет. – Вот я и говорю тебе: надо бы нам уговорить гетмана.
– Гетман не послушает; с ним все остальные согласны, – поднял глаза блондин и взглянул пытливо на собеседника.
– Н ну, – усмехнулся едко полковник, – не все, не все... Я многих знаю... – и, оборвавши поспешно свои слова, он снова обратился к блондину, – так что же, а?
– Что же я могу сделать? – пожал плечами блондин. – Я здесь homo novus*.
– А поднялся уже выше нас! – сверкнул завистливо глазами брюнет. – Не потрудился ли бы ты нагнуть немного гетмана?
Завистливый взгляд собеседника не ускользнул от блондина.
– Н ну, нагинать такую высоту – и не достанешь! – ответил он иронически.
– Так подкопаться.
– Слишком низко: спина заболит.
– А расшатать бы понемножку, а? – перегнулся к нему через стол брюнет.
– Кто бы дерзнул на это? – ответил громко блондин, подымая голову. – Ясновельможный гетман единый изо всей Руси может дать мир и спокойствие краю.
– Ну, не святые горшки лепят, – усмехнулся злобно брюнет и хотел было продолжать дальше, но в это время его остановил блондин.
– Тс, – приложил он палец к губам, – сюда идут.
Действительно, у дверей раздались шаги, и в комнату
вошел Богдан. Оба собеседника поспешно поднялись ему навстречу и произнесли, отвешивая низкий поклон:
– Ясновельможному челом!
– Здорово, здорово! – ответил приветливо Богдан. – А, и ты, Тетеря, тут? Ну и гаразд! – обратился он весело к брюнету и, опустившись в кресло, произнес, обмахиваясь шапкой: – Ну, какие же у нас новости, пане Иване?
– Фортуна продолжает улыбаться нам, ясновельможный, – подошел к нему с почтительною улыбкой Выговский. – Богун кланяется тебе Баром, шлет пушки и казну. Ганджа взял Нестервар, Небаба – Быков, Кривонос – Винницу.
* Новый человек (латин.).
– Работают хлопцы, – усмехнулся Богдан, бросая на стол шапку – Ну, пане Иване, думал ли ты, что за такой короткий срок мы возвратим себе всю Украйну? Ха ха ха! Паны все радятся да радятся, а мы с каждым днем увеличиваем свою силу.
– Д да, – произнес Тетеря, приближаясь к гетману, – все взволновалось: в Ладыжине само поспольство вырезало пять тысяч, в Каневе сняли со всех панов шкуры. Твои универсалы, ясновельможный гетмане, всполошили кругом всех: бросают купцы весы, пахари плуги, портные шитье, ткачи станки, одни только кузнецы работают день и ночь да перековывают лемеши и рала на сабли и копья. Сама чернь собирается ватагами и вырезывает везде панов.
– Что ж, – вздохнул гетман, – на войне не может быть сожаления, погибают и невинные. Нам надо прежде всего обессилить панов и захватить в свои руки все города.