Ох, ох, ох, ох!
Хто кохання в серці має!
И все подхватили дружно:
Ох, ох, ох, ох!
Хто кохання в серці має!
С каждым новым куплетом наддавала Настя больше и больше огня, с каждым куплетом воспламенялись больше и больше слушатели, наконец, не выдержал какой то козак и начал душить Настю в объятиях.
– Зверь девка! Зверь! – приговаривал он шепотом. А другие еще подзадоривали. – Так ее, шельму! Так анафему!..
Настя только кричала и отбивалась.
– Гей, до танцев! Подковками! Жарь, музыка! – скомандовал кто то.
Бандура зазвонила громко, козаки подхватили:
Коли б таки або сяк, або так,
Коли б таки за порозький козак...
А дивчата пели:
Коли б таки молодий, молодий,
Хоч по хаті б поводив, поводив!
Настя же, вырвавшись из объятий, додала еще:
Страх мені не хочеться
З старим дідом морочиться!.. –
и закружилась, зацокала подковками.
Все понеслось за ней в бешеном танце; вздрагивали могучие плечи, сгибались и стройные и грузные станы, подбоченивались руки, вскидывались ноги, извивались змеями чуприны, разлетались чубы; и молодые, и старые головы, разгоряченные вином и задористою песней, в каком то диком опьянении предавались безумному веселью, забывая все на свете, не помня даже самих себя, не сознавая, что через минуту может налететь лихо – и занемеет перед ним разгул, и превратится безмятежный хохот в тяжелый болезненный стон, в вопли... Но тем человек и счастлив, что не знает, не ведает грядущей минуты...
XLVI
Бешеный танец захватывал то одну, то другую пару и наконец увлек почти всех... Закружились, заметались чубатые головы, опьяненные бесшабашным, диким весельем, и среди гиков да криков не заметили нового посетителя, остановившегося у столба и залюбовавшегося картиной широкого, низового разгула. Вошедший гость был статен, красив и дышал молодою удалью; щегольской и богатый костюм его был мокрехонек; с темно синих бархатных шаровар, с бахромы шалевого пояса, с золотом расшитых вылетов сбегала ручьями вода.
Наконец Чарнота, несясь присядкой, наткнулся на стоявшего приезжего и покатился кубарем.
– Какой там черт на дороге стоит? Повылезли буркалы, что ли?
– Дарма что упал! Почеши спину, да и валяй сызнова! – подбодрил упавшего витязь.
Взглянул козак на советчика, как обожженный схватился на ноги и кинулся к нему с распростертыми объятиями.
– Богун! Побратыме любый!
– Он самый! – обнял его горячо гость.
– Богун! Богун прибыл к нам, братья! – замахал Чарнота рукой.
– Богун, Богун, братцы, Богун! – раздались в разных концах восторженные возгласы, и толпа, бросивши танцы, окружила прибывшего козака.
– И правда, он! Вот радость так радость! – потянулись к нему жилистые, железные руки и длинные, развевавшиеся усы.
– Здорово, Кнур! Всего доброго, Бугай! Как поживаешь, идол? – обнимал своих друзей, то по очереди, то разом двух трех, Богун.
– Да откуда тебя принес сатана, голубе мой? – целовал его до засосу Сулима.
– Прямехонько из Днепра.
– Как из Днепра? – развел руками Сулима.
– У русалок в гостях был, что ли? – засмеялись запорожцы.
– Чуть чуть было не попал к кралям на пир! – тряхнул витязь кудрявою чуприной.
– Да он взаправду как хлюща, – подбросил бандурист Богуну вверх вылеты и обдал холодными брызгами соседей.
– Глядите, братцы, да ведь он переплыл, верно, Днепр? – подошел к Богуну богатырь.
– Кривонос! Батько! – бросился к нему козак. – Вот счастье, что застал здесь наиславнейшее лыцарство!
– Дружище! Брат родной! – тряс его за плечи Кривонос. – Переплыл ведь, а?
– Да что же? Дождешься у вас паромщиков? Перепились и лежат, как кабаны! Насилу уже я их растолкал на этом берегу.
– Так, так! Чисто кабаны, – кивнул головой улыбающийся блаженно Сулима; пот струями катился по его лбу, щекам и усам, но он не обращал на него никакого внимания, не смахивал даже рукавом.
– Молодец, юнак! Настоящий завзятец! Шибайголова! Орел! – посыпались со всех сторон радостные, хвалебные эпитеты.
– Да, отчаянный... на штуки удалец! – со скрытою досадой подошел к Богуну и Тетеря.
– Вот с кем идти на турка! – крикнул козак по прозвищу Бабий.
– И к самому поведет – проведет! – подхватил Чарнота.
– Тобто к Яреме! – подчеркнул Кривонос.
– Орел не козак! Сокол наш ясный! И ведьму оседлает, не то что!.. Вот кого вождем взять, так, люди?! – загалдели кругом.
Тетеря прислушивался к этим возрастающим крикам и кусал себе губы. "Вот и верь этой безумной толпе, этой своевольной, капризной, дурноголовой дытыне, – проносилось в его возбужденном мозгу. – Кто за минуту был ей божком, тот свален под лаву, а другой уже сидит на покути в красном углу! Ей нужно или новых игрушек, как ребенку, или крепкой узды".
– Да будет вам, – отбивался между тем Богун от бесконечных объятий, – и ребра поломаете, и задушите. Хоть бы "михайлика" одного другого поднесли оковитой, а то все насухо... Погреться бы след...
– Верно! После купанья теперь это самое впору! – поддержал своего друга Чарнота.
– И не догадались! – почесали иные затылки.
– Гей, шинкарь! – крикнул Кривонос.
– Тащи сюда всякие напитки и пои! – распорядился Сулима.
– Тащи, тяни! Я плачу! – завопил и Тетеря.
Через минуту Настя уже стояла с кувшином и кубком перед Богуном.
– Вот лыцарь так лыцарь! Сечевикам всем краса! Такому удальцу поднесть ковш за счастье!
– Спасибо, черноглазая! – подморгнул бровью Богун и, крикнувши: – Будьте здоровы! За всех! – осушил сразу поданный ему ковш.
– Будь здоров и ты! Во веки славен! – поклонились одни.
– Пей, на здоровье, еще! Да веди нас в поход! – крикнули другие.
– В поход! В поход! Будь нашим атаманом! – завопили все, махая руками и подбрасывая шапки вверх.
– Дякую, братья! Много чести! Есть постарше меня, попочетнее! – кланялся во все стороны ошеломленный нежданным предложением Богун.
Тетеря позеленел от злости и попробовал было поудержать задор пьяных голов.
– Верно говорит лыцарь, хоть и молод, и на штуки лишь хват, а умнее выходит вас, братья... За что же обижать наше заслуженное, опытное в боях и походах лыцарство?
Но толпа уже не слушала Тетерю; новоприбывший гость, очевидно, был ее любимцем и сразу затмил выбивавшегося на чело честолюбца.
– Что его слушать! Веди нас, Богуне! Веди в поход! – присоединилась к общему гвалту даже и Настя с дивчатами.