Жгучий образ козачки не выходил из его головы; то ему казалось, то он мчится с нею по снежной долине, снег летит комками из под копыт разгорячившихся лошадей, она бьется в руках его, рвется с отчаяньем попавшейся в силок птички, а он видит ее пылающие, как уголь, глаза... А снег летит, летит кругом белою непроглядною пеленою.
Несмотря на то, что Марылька и повенчалась с Чаплинским, ее холодное и полупрезрительное отношение к мужу не изменилось ни на одну йоту. Добиться у своей жены нежности составляло для пана подстаросты большое затруднение, тем более что, истасканный, наглый и трусливый, он совершенно терялся в присутствии своей жены: одного холодного взгляда красавицы было достаточно, чтобы приковать его к месту. Вскоре для пана подстаросты стало совершенно очевидным, что Марылька относится к нему более чем равнодушно; впрочем, для извращенной души его открытие это не составляло ничего важного; он стал только еще жаднее оберегать свою красавицу. Однако вечная холодность красавицы, в связи с ее капризным и требовательным характером, действовали самым угнетающим образом на привыкшего себя ни в чем не сдерживать подстаросту. Оксану он увидел как раз в это время, и желание овладеть ею во что бы то ни стало охватило пана подстаросту с какою то все пожирающею силой. И вот она уже у него в руках... Весь вечер стремился паи подстароста вырваться из своего пышного будынка к Оксане, которую он спрятал в укромном местечке, но каждый раз, как он собирался передать Марыльке вымышленный рассказ для предполагавшегося отъезда, он встречал ее презрительный взгляд, и решимость его падала, а на лице выступала глуповатая, смущенная улыбка.
Что думала пани подстаростина Чигиринская, трудно было решить. Судя по раздраженному выражению лица, можно было заключить, что думы ее были невеселого содержания.
Так прошло несколько минут. Наконец Марылька медленно повернула голову.
– А мне передавала Зося, – процедила она сквозь зубы, – что Хмельницкий денно и нощно задает пиры.
– Заискивает у шляхты, думает предупредить нашу бдительность и обмануть нас. Но это ему не удастся, черт побери! – стукнул грозно рукой пан подстароста.
Марылька пристально взглянула на багровое и тучное лицо его; воинственная и грозная осанка, вместо внушительности, придавала ему крайне комичный характер. По лицу ее промелькнула насмешливая улыбка.
– Мне кажется, – проговорила она медленно, – что я мало выиграла, переменив хутор на город: попала только из деревянной клетки в каменную.
– Мадонна моя! – упал перед нею шумно на колени Чаплинский. – Не мучь меня! Ты видишь, я раб твой, твой подножек! Приказывай, что хочешь, все явится перед тобой! Но не жалуйся на скуку: неужели тебе мало моей любви? Неужели она не греет тебя?
– Любовь имела я и у Богдана! – гордо ответила Марылька, отстраняясь от Чаплинского.
– Потерпи, моя крулева, потерпи еще немного! – завопил Чаплинский, стараясь поцеловать ее руку. – Ты знаешь, что пана старосты нет... все теперь на моих руках... дай мне только усмирить это быдло, а тогда мы заживем на славу. Пан коронный гетман недалеко... польный – тоже;{297} они стягивают сюда все войска. Коронный гетман обожает вино и женщин... пойдут пиры... охоты... Дай только нам покончить с Марсом, и тогда мы воскурим фимиам и Бахусу, и Венере!
Марылька скользнула по его лицу небрежным взглядом.
– Когда же начнется этот давно обетованный рай?
– Дай только покончить с этими хлопотами! Вот видишь, моя божественная краса, – замялся и запыхтел Чаплинский, – эта жестокая необходимость гонит меня даже от твоих божественных ног.
Углы рта Марыльки слегка приподнялись.
– Опять? – уронила она с легкою насмешкой.
Чаплинский беспокойно заерзал на месте.
– Поймали там мятежных хлопов... надо самому допросить... ну, придется пустить в дело железо и огонь.
– Когда же пан будет назад?
– Не раньше как дня через два, моя королева; далеко ехать.
– И пан не боится мятежного быдла? – улыбнулась насмешливо Марылька.
– Один я не страшусь и ада! – воскликнул напыщенно Чаплинский, склоняясь над рукою Марыльки и внутренне радуясь, что ему удалось так скоро вырваться к Оксане. – Но за мою королевскую жемчужину я бледнею и перед дворовым псом. Но что же, неужели даже на прощанье моя богиня не подарит меня хоть единым поцелуем? – взглянул он ей в глаза своими маслеными светлыми глазами.
Марылька нагнулась и дотронулась губами до его лба.
Чаплинский охватил ее за талию руками, как вдруг в дверь раздался сильный стук.
– Какой там бес? – крикнул сердито пан подстароста, с трудом подымаясь с колен и обмахивая платком покрасневшее лицо.
Дверь отворилась, и на пороге появился Пешта.
– Что там еще? Ни минуты покоя! – проворчал раздраженно подстароста, внутренне негодуя на Пешту, что помешал ему отправиться сейчас же к Оксане; но уже по лицу его Чаплинский увидел, что козак пришел неспроста. – Рассказывай! – произнес он уже спокойнее, опускаясь на стул. – Только не медли: я тороплюсь.
– Важные новости, пане подстароста; я только что с обеда Хмельницкого.
– Ну?
– Он выкрал у Барабаша привилеи для того, чтобы возмутить татар против Польши, собрал всех старшин, и они поклялись, как одна душа, поднять такое восстание, чтобы не оставить в живых ни пана, ни посессора.
Марылька поднялась с места и побледнела, как статуя.
– Собаки! – заревел Чаплинский, схватываясь безумно с места, и все лицо его вплоть до бычачьей шеи покрылось сине багровою краской. – Жолнеров! Арестовать их всех!
– Если они только еще в Чигирине, – заметил Пешта. – Богдан, Богун, Ганджа и другие должны уехать этой же ночью на Сечь.
– На коней! – рявкнул, задыхаясь от злобы, Чаплинский и бросился было опрометью вон, но у дверей он остановился. – На коней... Это то хорошо, но кто поведет отряд? – и пан подстароста беспокойно заворочал глазами. Богдан, Богун и Ганджа! Это ведь такая тройка, с которой не захотел бы встречаться и сам черт. А особенно ему, подстаросте, такая встреча не предвещает ничего веселого. Черт побери! Однако и утерять такой случай – поймать вожаков и открыть заговор... "Ведь это пахнет не шуточной наградой... но и собственная шкура?.. – Несколько секунд пан подстароста, стоял в немом раздумье. – Нет, побей меня нечистая сила, если я поеду за ними! – воскликнул он наконец мысленно. – Ясинского пошлю..." И с этим решением пан подстароста вышел поспешно на крыльцо.