– Дядьку, бог благословит вас! – вскрикнула обезумевшая от радости Оксана, целуя руки козака.
– Ну, ну, не благодари заранее; посмотрим еще, как нам удастся! Запомнила ли ты все, что я сказал?
– Все, все, не забуду ни слова.
– Вылазь же из окна после первых петухов за вторыми; я крикну тебе из за стены совой.
– А собаки? – заметила угрюмо старуха, которая все время мрачно следила за происходившею перед ее глазами сценой.
– Ну, ты, ведьма, собакам гостинец поднеси, есть ведь у тебя всякие. Поднеси такого, чтоб замолкли, понимаешь? – покосился на старуху желтыми белками Пешта. – Да вот тебе и задаток, – передал он ей тяжелый кошелек, – остальное вечером.
Старуха раскрыла кошелек.
– Осмотреть еще, – проговорила она злобно. – Знаем мы вас. Наложит каменцов, а потом и след простыл.
– Не бойсь, жгутся, – улыбнулся насмешливо Пешта и добавил угрожающим тоном: – Смотри же, если обманешь, не сидеть твоей голове между плеч.
– А мне же как? Оставаться – что в петлю лезть?
– Да говорю же толком, за нами поедешь в ступе... Эх ты, непонятливая, а еще и с метлой!
Казалось, короткому зимнему дню не будет конца. Целый день провела Оксана в каком то безумии. Она и плакала от радости, и томилась, и давала горячие обеты. Временами ей казалось, что сердце разорвется у нее в груди, что она сойдет с ума. И снежный зимний день казался ей маем и угрюмые сосны – вишневым садком. Но вот настал наконец вечер. Солнце не проглядывало весь день, а к вечеру насунули свинцовые тучи, стало темно.
Старуха принесла зажженный каганец и прошипела злобно:
– Смотри же, осторожно, чтоб не заметил никто, не то я и сама придушу тебя.
Но Оксана только улыбалась. Она не могла говорить; радостные слезы прерывали ее речь. Вот затворилась дверь за старухой, и Оксана принялась за свою работу. С какою лёгкостью и осторожностью действовала она напильником! Ей казалось, что каждый ее мускул получил теперь тройную силу, а тело стало легче голубиного пера.
За окном начали шуметь ели, что то завыло. Сторож застучал в деревянную доску... Прошло еще несколько томительного времени. Прокричал первый петух. Оксана вздрогнула и перекрестилась несколько раз. Решетка была уже перепилена, веревка привязана к окну. Еще час длинный... ползущий... ужасный. Второй петух, а вот и протяжный крик совы... Оксана поднялась. Глаза ее глядели решительно и. смело, движения сделались уверенны и легки. Быстро вскочила она на окно и, ловко цепляясь, опустилась по. веревке вниз... Земля... да, снежная земля под ногою! Теперь через стену, а там уж свобода, счастье, покой! Осторожными шагами, пригибаясь к земле, почти поползла она по направлению к стене. Кругом темно... По лесу носится какой то странный шум, над головой кружатся белые хлопья... жгучий холодный ветер залетает то справа, то слева и визжит, словно хочет указать вартовым на нее, на беглянку. Оксана дрожит. Вот и стена... Но где же веревка? Веревка, веревка! Веревки нет! Задыхаясь от волнения, поползла Оксана вдоль стены. Затем воротилась назад... Холодный пот выступил у нее на лбу. Веревки не было нигде! Что же это, обман, измена? – чуть было не вскрикнула Оксана и вдруг натолкнулась на камень, привязанный к веревке. Не теряя ни одной минуты, начала она подыматься на высокую стену; оцепеневшие руки с трудом слушались ее, для удобства она сбросила сапоги, но мороз сковывал движение ног. Несколько раз ссовывалась она назад, но с отчаянием, со слезами хваталась снова за веревку, цеплялась зубами, ногтями и подымалась вверх; она оцарапала себе руки и ноги, но, наконец, таки добралась до вершины стены. Передохнувши всего одно мгновение, Оксана, начала спускаться в глубокий ров, который тянулся сейчас за частоколом. По ту сторону за стволами елей она заметила двух лошадей, и это придало ей еще больше энергии. Но слезать оказалось труднее, чем влезть; охвативши крепко веревку руками и спустивши ноги со стены, Оксана вполне почувствовала это. Она взглянула вниз и зажмурила от страха глаза: под нею чернела какая то темная бездна, казавшаяся еще более глубокой от сгустившейся тьмы; но делать было нечего. Призвавши на помощь господа, Оксана начала спускаться. Намерзшая веревка скользила из ее рук. Вдруг за стеной раздался окрик часового, другой и третий. Оксана вздрогнула и выпустила веревку из рук... В глубине оврага раздался шум от падения какого то тяжелого тела, заглушенный толщей снега; затем еще один протяжный крик часового, другой, третий – и все смолкло кругом.
– Убилась? – прошептал над Оксаной Пешта, приподымая ее с земли; глаза девушки были закрыты. – Ну, будет бесова штука, если еще расшиблась или сломала что нибудь, – проворчал он сердито и потряс девушку за плечи.
– Убилась, что ли? – повторил он громче.
Оксана открыла глаза и, увидевши перед собою лицо Пешты, моментально очнулась. Пешта повторил свой вопрос.
– Нет, – ответила она слабым голосом, – только ушиблась.
– Счастье твое, что насыпало здесь снегу аршина на два, – проворчал Пешта, – не то бы добрый вареник доставил я Морозенку вместо тебя. А ты встань еще, осмотрись, не сломала ли чего?
Оксана поднялась с его помощью и ощупала свое тело.
– Нет, дядьку, – ответила она уже более бодрым голосом, – только ссадины.
– Ну, это ничего, до свадьбы заживет, – хихикнул Пешта. – Только ловко же ты, дивчыно, прыгаешь, верно, часто бегала из окна... А теперь за мною... да проворней, чтобы не успели захватить.
С помощью Пешты вскарабкалась Оксана на крутой берег обрыва и вскочила на оседланную лошадь.
– Скакать можешь? – спросил коротко Пешта.
– Скачите, не отстану, – прошептала Оксана, чуть не задыхаясь от биения сердца в груди.
– А меня же, панове, бросаете? – раздался вдруг из за ели шипящий голос старухи.
– Ач, бесово помело! Как из земли выскочила! – отшатнулся даже конем Пешта. – Свят, свят с нами!
– Да что ты лаешься? А козацкое слово?
– Ступай за нами... на помеле... там в сани возьмем, а тут от тебя и кони храпут.
– Ах ты, зраднык! – крикнула баба. – Вот я вартовых всполошу зараз... Гей! Пыльнуй! – взвизгнула было она, но ветер завыл еще больше и заглушил ее визг.