Я же ее видела.
АНДРИ. Это правда была кошка?
БАРБЛИН. Да спят уже все... (Опять ложится к нему на колени.) Поцелуй меня!
Андри смеется.
Чего ты смеешься?
АНДРИ. Я же должен быть благодарен!
БАРБЛИН. Не понимаю, о чем ты говоришь.
АНДРИ. О твоем отце. Он меня спас, и он сочтет это черной неблагодарностью, если я соблазню его дочь. Я смеюсь, но мне не смешно. Не смешно, когда все время надо быть благодарным людям за то, что ты живешь.
Пауза.
Может, потому мне и не весело.
Барблин целует его.
А ты уверена, Барблин, что ты меня любишь?
БАРБЛИН. Ну что ты все время об этом спрашиваешь.
АНДРИ. Другие веселее, чем я.
БАРБЛИН. Другие!
АНДРИ. Может, они и правы. Может, я и вправду трус, иначе я давно уже пошел бы к отцу и сказал ему, что мы помолвлены. Скажи — я трус?
Микрофон с холлом. Издали слышен пьяный шум. Солдат что-то орет.
Они все еще орут.
Шум затихает.
БАРБЛИН. Я теперь совсем из дома не выхожу, чтобы они не приставали. Я думаю о тебе, Андри, целый день думаю, пока ты на работе, а сейчас ты со мной, и мы одни, я хочу, чтобы ты думал обо мне, Андри, а не о других. Слышишь? Только обо мне и о нас. И еще я хочу, чтобы ты был гордым, Андри, счастливым и гордым, потому что я люблю тебя и никого другого.
АНДРИ. Я боюсь быть гордым.
БАРБЛИН. А теперь я хочу, чтобы ты меня поцеловал.
Микрофон с холлом. Издали слышен пьяный шум. Солдат что-то орет.
Много-много раз! (Андри медлит.) Вот я не думаю о других, Андри, когда ты меня обнимаешь и целуешь. Честное слово — ни о ком не думаю.
АНДРИ. А вот я думаю.
БАРБЛИН. Ну что ты все время с этими другими — другие, другие.
АНДРИ. Они опять мне подставили подножку.
Бьют часы.
Я не понимаю, почему я не такой, как все. Ну скажи, почему? Я не понимаю...
На другой башне бьют часы.
Опять уже три.
БАРБЛИН. Давай спать!
АНДРИ. Тебе со мной скучно,
Барблин молчит.
Погасить свечу?.. Ты можешь спать, я тебя в семь разбужу.
Пауза.
Это не мнительность, о нет. Такие люди бывают — проклятые. С ними можно делать все, что угодно. Достаточно одного твоего взгляда, и ты уже сразу такой, как про тебя говорят. Вот это самое ужасное. Это есть у всех, и никто этого не хочет, а куда это деть? В воздух? И в воздухе оно есть, но там оно остается недолго, оно должно опять войти в человека, чтобы в один прекрасный день его можно было схватить и убить... (Берет свечу.) Ты знаешь такого солдата — Пайдера?
Барблин мурлычет, уже в полусне.
Он говорит, что ты ему нравишься.
БАРБЛИН. Ах, этот!
АНДРИ. А я думал, ты уже спишь. (Задувает свечу.)Выстрел + Фон
Просцениум
В луче света Некто и Столяр.
НЕКТО. Много лет спустя, изрядно разбогатевший столяр Прадер, будет говорить, что все, что случилось с Андри, доказывает только одно: ни за какие деньги нельзя стать столяром, если этого нет в крови.
СТОЛЯР (выходит вперед). …Эти пятьдесят фунтов тогда за обучение — признаюсь: я их запросил, потому что не хотел брать его к себе в мастерскую. Я ведь знал, что от этого будет только одна морока. Чего, спрашивается, он не хотел стать продавцом? Я думал, что это ему больше подойдет. Никто же не мог знать, что он... не это самое. Я только могу сказать, что я, в сущности, ему же добра желал. Я не виноват, что потом все так получилось.
НЕКТО. В столярной мастерской.
К а р т и н а т р е т ь я
Столярная мастерская. Андри и Подмастерье играют в футбол.
АНДРИ. Я и левого крайнего играл, если все отказывались. Конечно, я пойду, если вы возьмете меня в свою команду.
ПОДМАСТЕРЬЕ. Бутсы у тебя есть?
АНДРИ. Нет.
ПОДМАСТЕРЬЕ. А надо.
АНДРИ. Сколько они стоят?
ПОДМАСТЕРЬЕ. У меня есть старые, я их тебе продам, А потом тебе, конечна, нужны черные трусы и желтая майка. Ну и, конечно, желтые гетры.
АНДРИ. Правым я играю лучше, но если вам нужен левый крайний,— в общем, угловой уж я как-нибудь забью. (Потирает руки.) Вот здорово, Федри, если это получится?
ПОДМАСТЕРЬЕ. А почему же не получится?
АНДРИ. Это так здорово!
ПОДМАСТЕРЬЕ. Я капитан, а ты мой друг.
АНДРИ. Я буду тренироваться.
ПОДМАСТЕРЬЕ. Только не потирай все время по-еврейски руки, а то все трибуны помрут со смеху.
Андри засовывает руки в карманы.
Сигареты есть? Да не жидись, ты! На меня он не поорет! Собственного эха испугается. Ты когда-нибудь слышал, чтобы он на меня орал? (Закуривает сигарету.)
АНДРИ. Это так здорово, Федри, что ты мой друг.
ПОДМАСТЕРЬЕ. Это твой первый стул?
АНДРИ. Что скажешь?
Подмастерье берет у Андри стул и пытается вытащить ножку.
(Хохочет.) Их не вытащишь!
ПОДМАСТЕРЬЕ. Это он так всегда делает.
АНДРИ. Нет, ты попробуй, попробуй!
Подмастерье пробует, но тщетно.
Идет!
ПОДМАСТЕРЬЕ. Тебе везет.
АНДРИ. Каждый настоящий стул держится на шипах. Почему везет? Отклеивается только то, что приклеено.
Входит Столяр.
СТОЛЯР. У вас что, каникулы? Кто это тут опять курил?
Подмастерье мигом исчезает
Я же чувствую по запаху.
Андри молчит.
Если бы еще у тебя хоть немножко храбрости было.
АНДРИ. Сегодня суббота.
СТОЛЯР. Ну и что?
АНДРИ. Я об испытании. Вы сказали: в последнюю субботу этого месяца. Вот мой первый стул.
Столяр берет стул.
Не этот, господин мастер, другой!
СТОЛЯР. Стать столяром — это не так просто. Это должно быть в крови. Да, да, не просто. А откуда у тебя этому быть в крови? Ведь я говорил твоему отцу... Чего бы тебе не пойти в торговлю? Если человек не вырос вместе с деревом — с нашим деревом... Воздавайте хвалу вашим ливанским кедрам, но у нас, парень, работают с андоррским дубом.
АНДРИ. Это бук.
СТОЛЯР. Ты что: учить меня собираешься?
АНДРИ. Я думал, вы нарочно, чтобы меня проверить.
Столяр пытается вытащить ножку у стула.
Господин мастер, это же не мой!
СТОЛЯР. Вот, пожалуйста. (Вырывает первую ножку.) Ну, что я говорил? (Вырывает остальные три ножки.) Лягушачьи лапки, прямо лягушачьи лапки. И такой шарабан пускать в продажу! Стул от Прадера — да ты знаешь, что это значит? (Швыряет обломки под ноги Андри.) Вот, полюбуйся!
АНДРИ. Вы ошибаетесь.
СТОЛЯР. Вот-вот это стул! (Садится на другой стул.) Сто кило, не в обиду Богу будь сказано — сто кило вешу, но уж коль стул настоящий, он не скрипит и не зашатается, если на него сядет настоящий мужчина. Ну что, скрипит?