— Как сильно? — спросил я, но Мидори не ответила. Вместо ответа она прижалась ко мне, приложила губы к соску моей груди и стала двигать руку, которой держала мой член. Ощущение, которое я испытал тогда, сильно отличалось от движений руки Наоко. Обе они делали это нежно и умело, но была какая-то разница, и чувствовалось, что я переживаю нечто совершенно иное.
— Про другую, небось, сейчас думаешь?
— Нет, — соврал я.
— Честно?
— Честно.
— Не люблю, когда в такие моменты про другую думают.
— Я не думаю, — сказал я.
— Хочешь мою грудь потрогать или там? — спросила Мидори.
— Хочу, но лучше пока не стоит, мне кажется. Если за раз все перепробовать, ощущения слишком сильные.
Мидори кивнула, сняла с себя трусики, повозившись под одеялом, и приложила их к концу моего члена.
— Можешь сюда кончить.
— Испачкаются же.
— Не говори ерунды, а то аж слезы наворачиваются, — плаксиво сказала Мидори. — Постираю, и все. Не упирайся, кончай, сколько влезет. Если так переживаешь, купишь потом новые да подаришь. Или тебе мои трусики так не нравятся, что ты в них кончить не можешь?
— Ну вот еще, — сказал я.
— Ну и все, давай!
После того, как я кончил, Мидори изучила мою сперму.
— Как много! — восхищенно сказала она.
— Слишком много?
— Да все нормально, глупенький! Я же сказала, кончай, сколько влезет, — сказала Мидори, смеясь, и поцеловала меня.
Вечером Мидори сходила за продуктами и приготовила ужин. Сидя за столом на кухне, мы пили пиво и ели рыбу и овощи в кляре и рисовую кашу с горошком.
— Ешь побольше, чтобы у тебя ее много было, — сказала Мидори. — А я тебя от нее нежненько избавлю.
— Спасибо, — сказал я.
— Я кучу способов знаю. Когда мы книжный магазин держали, я по женским журналам изучала. Когда беременнная, не можешь ведь, и был специальный выпуск со всякими способами, как делать, чтобы муж в это время не изменял. Целая куча способов была, честное слово. Здорово?
— Здорово, — сказал я.
Расставшись с Мидори, я по пути домой стал было читать в метро купленный на станции ежемесячник, но вскоре понял, что ни желания читать что-то подобное у меня не было, ни понять из прочитанного я ничего не мог. Просматривая страницы этой бессмысленной газеты, я сосредоточенно размышлял о том, что же со мной будет дальше и как изменится окружающий меня мир. Казалось, что мир вокруг меня то и дело весь сотрясается.
Я вздохнул и закрыл глаза. Я нисколько не жалел о том, что произошло в этот день. Я был уверен, что случись мне прожить этот день заново, и я вел бы себя точно так же.
Я опять бы изо всех сил обнимал Мидори на крыше под дождем, опять промок бы, точно окаченный водой из ведра, опять кончил бы под ее пальцами в ее постели. Я нисколько в этом не сомневался.
Мне нравилась Мидори, и я был безумно рад, что она вернулась ко мне. Казалось, что с ней вдвоем моя жизнь может стать лучше.
Разве она не была, как она сама же говорила, реальной дышащей женщиной, и разве она не отдавала свое горячее тело в мои объятия?
Я только и делал, что подавлял сильнейшее желание раскрыть тело Мидори и погрузиться в его жар. Для меня было бы совершенно невозможно остановить ее руку, держащую мой член.
Кто посмеет остановить это, когда я столь отчаянно этого желаю? Да, я любил Мидори. И я понимал это еще намного раньше. Я всего лишь долгое время пытался уйти от этого вывода.
Проблема была в том, что я не мог объяснить Наоко такого поворота событий. Неизвестно, как оно было бы в другое время, но сейчас я не мог сказать Наоко, что я полюбил другую девушку. И Наоко я тоже любил. Я без сомнения любил Наоко, пусть и странно искаженным в ходе каких-то процессов образом, и очень много места оставалось свободным внутри меня для нее.
Все, что я мог сделать, это написать Рэйко искреннее письмо и обо всем в нем рассказать. Вернувшись домой, я сел на веранде и выстроил в голове несколько фраз, глядя на поливаемый дождем сад. Затем я сел за стол и стал писать письмо.
"Для меня самого очень тяжело, что такое письмо, искреннее письмо, в котором я рассказываю обо всем, мне приходится писать вам", писал я в первых строках. Затем я вкратце написал о наших с Мидори отношениях до настоящего момента и о том, что произошло между нами сегодня.
"Я всегда любил Наоко и сейчас также неизменно люблю. Но все решается тем, чем является то, что существует между мной и Мидори. И у меня такое чувство, что я не смогу этому противиться и уйду, подталкиваемый им.
То, что я чувствую по отношению к Наоко, это устрашающе тихая, нежная и светлая любовь, а к Мидори я испытываю чувства совсем другого рода. Это то, как я стою, хожу, дышу, и как бьется мое сердце. И это потрясает меня. Я не знаю, что мне делать, и я в сильном смятении.
Я нисколько не собираюсь оправдываться, но я ведь жил всегда честно и никому не лгал. Но мне совершенно непонятна причина того, почему мне приходится метаться по этому лабиринту. Как мне поступить? Мне не с кем больше посоветоваться, кроме вас."
Я приклеил марку срочной доставки и вечером того дня опустил письмо в почтовый ящик.
Ответ от Рэйко пришел спустя пять дней.
"Прежде всего хорошие новости.
Похоже, что Наоко становится лучше быстрее, чем я ожидала. Один раз я даже разговаривала с ней по телефону, и речь ее была вполне осмысленной. Она сказала, что, может статься, скоро вернется сюда.
Теперь о тебе.
Я считаю, что воспринимать все настолько серьезно, это неправильно. Это же здорово, когда кто-то кого-то любит, и если любовь эта от души, то никто не мечется по лабиринтам. Поверь в себя.
Советы мои весьма просты. Во-первых, если ты так очарован этой Мидори, то совершенно естественно для тебя влюбиться в нее. Это может сложиться хорошо, а может и не сложиться. Любовь такова изначально. Это естественно, влюбившись в кого-то, отдаваться этому целиком. Я так считаю. Это ведь тоже один из обликов душевности.
Во-вторых, будешь ли ты заниматься сексом с Мидори или нет, это только твоя проблема, и здесь я тебе ничего сказать не могу. Поговорите вдвоем с Мидори и постарайтесь прийти к решению, которое вас устроит.
В-третьих, пусть Наоко пока об этом не знает. Если сложится так, что нельзя будет чего-то ей не рассказать, давай тогда с тобой вместе поищем пути для этого. Так что пока с Наоко об этом молчи. Оставь это все мне.