— Мазепа!? — вскрикнули все с некоторым оттенком суеверного страха, подымаясь со своих мест. — Откуда ты? С того света?
— Почитай, что так, ясновельможный гетмане, — ответил радостно вошедший, — уже одной ногой был в самом пекле, да милосердный Бог послал мне ангела на спасенье.
— Вот так радость, — заключил в объятья пропавшего было без вести посланника гетман, — вот так милость к нам Божья!
— Да, Господь-таки "зглянувся", над нами! — раздалась за спиной Мазепы приятная октава.
— Куля, и Куля мой тут? — не мог уже прийти в себя от восторга и изумления Дорошенко, прижимая то одного, то другого к своей груди. — Да этак от избытка радости, пожалуй, и с ума сойдешь!
Богун тоже обнял горячо Кулю, "почоломкався" с Мазепой и с двумя казаками из его "почту".
Усадили дорогих гостей за столы, поднесли им полные кубки, и снова загорелась веселая, дружеская беседа. Мазепа и Куля стали рассказывать о своих приключениях, о подвигах дочери Гострого и о своем чудесном спасении. Все эти эпизоды тайных нападений, вероломных засад и неусыпных поисков самоотверженной Марианны захватили до того внимание гетмана и Богуна, что они о главном, о самом Бруховецком, почти и не расспрашивали; впрочем, из самой передачи приключений можно было заключить совершенно уверенно, что гетман левобережный — вполне безнадежен.
— Ну, а сам полковник Гострый что? — спросил, наконец, после небольшой паузы рассказчиков Богун. — Много о нем доброго слышно?
— Гострый?! — переспросил Мазепа. — Да дай, Боже, пане, чтоб еще был у нас такой полковник, у нас тогда завелись бы три таких столпа, о которые Украина смогла бы опереться спокойно.
— Да, с Сирко два... коли б только он к нам! — воскликнул совершенно искренне Богун.
— Я не Сирко считаю вторым столпом, — ответил Мазепа, посмотрев значительно на Богуна, так что тот вспыхнул невольно. — А что до полковника Гострого, то он со своей дочкой, невиданной еще героиней, положат с радостью головы за Украину, да что головы?.. Эту штуку многие сделают, но они работают на спасение ее и как ни лютует их "запроданець" гетман, а не уловит своего противника и не прорвет расставленных Гострым сетей... А везде уже, где я ни проезжал, народ готов к восстанию, имеет тайные связи с Гострым и ждет только от него "гасло"... О, когда народ это "гасло" услышит, тогда припомнит Бруховецкому и его приспешникам все его кривды!
— Так левобережный народ подготовлен? — загорелся новой надеждой и радостью гетман. — И готов за нами пойти?
— Еще как. Морем хлынет! Там тоже только и думки, чтоб соединиться воедино, может разве несколько зрадников из подкупленной гетманом шляхты, вроде Тамары, пойдут за ним и баста! Даже на свои надворные войска он положиться не может: стрельцы лишь московские будут с ним — и только!
— Господи! Сил с нами буди! — воскликнул гетман, умиленный до слез наплывом таких радостных известий, и вышел из палатки.
Ночь уже, видимо, проходила. Небо, очищенное от облаков, сверкало звездами, которые в морозном предрассветном воздухе искрились бриллиантами, сапфирами и рубинами. Большая Медведица была уже низко. Небосклон с восточной стороны начинал бледнеть. Зарево от догоревшего села почти угасло, и только бледными розовыми отблесками вспыхивало небо.
"Ах, эта ночь! — не думал, а чувствовал всем существом споим гетман: он был слишком взволнован, чтобы мог разобраться с кружившими мыслями, да и их было слишком много. — Сколько она принесла радости, сколько надежды, сколько счастья! Когда бы скорее заря... Когда бы скорее она увенчала наш подвиг победой! Не для себя прошу ее у Бога, а для тебя, моя дорогая, моя попранная врагами родина!.. О, как я люблю тебя, как готов отдать всю жизнь свою за твое величье, за твое благо!"
Гетман занемел в экстазе; но вдруг его поразил поднявшийся шум в татарском лагере...
LXVII
"Неужели, — подумал Дорошенко, — татары уже двинулись в атаку? Странно, без моего "гасла"... и, наконец, татары не любят первые бросаться в огонь".
Весь казачий лагерь поднялся на ноги и замер, пораженный необъяснимым, необычайным явлением.
А раздавшийся шум не только не улегся, но грозно рос; видно было, что в татарском лагере произошло какое-то смятение, в предрассветном сумраке было видно, что темные массы приходили в движение, вскакивали на коней... Раздалось даже несколько выстрелов.
— Что это такое? Что там происходит? — замер вопрос в устах побледневшего гетмана.
Словно в ответ на него раздался вблизи топот, и подлетевший вихрем казак крикнул громовым голосом:
— "Зрада"! Татары изменили! На нас идут!
— Что-о? — вскрикнул гетман и пошатнулся, словно от стрелы, вонзившейся глубоко ему в грудь. — Что такое? — но крик замер в его горле.
Все остолбенели и не могли перевести дух. Удар был так разителен и так неожидан.
— Да говори же, черт, как и что? — закричал, наконец, Богун на прискакавшего вестника.
— Да вот, говорят, пришли к ним, к татарам, из этого, как бишь, — торопился и путался в словах от страха гонец, — да, из Крыма... вести, что кошевой запорожского войска Сирко ударил всеми казачьими силами на эту самую татарву в Крыму, на их семьи, так как они остались одни: мурзы ведь с загонами ушли сюда... Ну, так он все "сплюндрував", выжег, даже сам салтан "утик" в море.
— Ах, Сирко! Свой брат и ударил под самое сердце ножом! — застонал гетман, схватившись руками за голову.
— Неслыханное делої — вскрикнул возмущенный Мазепа.
— Проклятие! — простонала глухо старшина.
— Так вот тут они и взбунтовались все, — продолжал гонец, — говорят, что это будто подстроили им штуку, завели их, мол, сюда со всеми силами, заманули, а Сирко тем часом послали разорить их беспомощные "кубла". Ну, они, разъяренные, как пьяные черти, и кричат, что коли с нами поступили так предательски, так "гайда" на этих "гджаврив", вырезать их, собак, и разорить, разгромить весь край!
— Да чем же мы виноваты? Разве за другого мы можем отвечать? — возмущался Богун. — Однако, панове, "до зброи"! — возвысил он голос. — Будьте готовы дать отпор, а то ведь нападут врасплох, как на курей!
— "Зрада"... "зрада"! — раздались крики и в молчавшей до сих пор толпе казаков раздались и понеслись по рядам гальваническим током, поражая всех ужасом и приводя в беспорядочное движение...