Лука Корнилиевич остолбенел от изумления. У него мелькнула мысль, что в его отсутствие на дом напала шайка грабителей в масках, которые.в то время часто грабили евреев, купивших на сруб лес и ночевавших в лесу в шалашах, и даже нападали на дома священников и зажиточных крестьян. В прошлом году в деревне какие-то таинственные захожие люди бродили по деревне—и вдруг от поджога ночью сгорела у арендатора рига с складом зернового хлеба и сельскохозяйственных машин, а спустя неделю опять ночью сгорела конюшня с выездною парою лошадей, и, наконец, сгорела кухня, построенная во дворе отдельно от дома.
Ошеломленный неожиданностью нападения, Лука Корнилиевич соскочил со ступенек крыльца, думал выбежать за двор и поднять крик на выгоне, чтобы позвать соседей на помощь. Но скалка догнала его и продолжала лупить его по спине и по плечам. Он. оборотился и увидел, что его бьет не мужчина, а женщина. В одно мгновение он сообразил, кто угощает его ударами, и бросился на жену, но она так сильно ударила его по руке, что Лука Корнилиевич уронил скрипку и схватил другою рукою ушибленную руку. Он отнял у жены скалку и ушел в переднюю с скрипкою в руках.
— Ты с ума сошла или сдурела сегодня? — сказал он тихонько жене, чтобы Феся в кухне не услышала его слов и не узнала об этой нелепой выходке жены.
— Так тебе будет каждый раз, если ты не перестанешь давать концерты своей княгине. Помни про это! Я долго терпела, но, наконец, потеряла терпение. Хорош семьянин! — шепнула ему на ухо Ксения и вошла в кухню и дверь за собою затворила, а потом подошла к столу и продолжала резать корж на галушки, как ни в чем не бывало, спокойно и методично разрезывая наискось тонкую полоску коржа, будто там, в ночной тьме, на крыльце, ничего не произошло.
Лука Корнилиевич взял в кухне кружку с водою, вышел на крыльцо, засучил рукав сюртука и рубашки на правой руке и облил холодною колодезною водою руку, где в двух местах виднелись красные пятна и шишки.
С тех пор он не ходил к Насте со скрипкой. Правая рука болела так, что он не только не мог играть на скрипке, но даже не мог водить смычком по струнам. Скрипка, к счастью, выдержала победоносно удары и осталась целою и невредимою.
Скоро после этого происшествия собрались в школу все ученики старшего возраста, которые готовились держать экзамен в экзаменационной комиссии для получения права на льготу по отбыванию воинской повинности. Пришел на урок и батюшка, поздоровался с Лукой Корнилиевичем и подал ему руку. Лука Корнилиевич просил извинить ему, что он подает не правую руку, а левую.
— Что у вас на руке? Вероятно, сел чирей? — спросил его батюшка.
— Какой там чирей? Это моя Ксеня побила мне руку скалкой, когда я вчера вечером возвращался домой со скрипкой от учительницы после игры и пения песен вместе с ней, и запретила мне ходить к ней и петь вместе с ней дуэты. Ксеня вечером поджидала меня на крыльце, бросилась на меня со скалкой 1 и начала лупить и меня и скрипку,— сказал Лука Корнилиевич и засмеялся.— Она в то время раскатывала корж на галушки, выбежала на крыльцо и начала лупить меня скалкой куда попало.
Отец Моисей захохотал на всю школу. Он будто увидел собственными глазами, как Ксеня энергично, вместо коржа, лупит Луку Корнилиевича скалкой. Псаломщик как будто заразился веселым смехом батюшки и сам начал хохотать, смеялся, припоминая и рассказывая подробности этой неожиданно происшедшей баталии.
— Видите, моя Ксеня вообразила, что я влюбился в Настю и по этой причине делаю ей частые визиты. А я влюблен в музыку и пение, сам пел в хоре, когда был учеником в училище и когда, за неимением средств продолжать учение в семинарии, я поступил псаломщиком и начал петь басом. Ксеня вообразила себе бог знает что. Она человек добрый, хозяйственный, но она слишком энергична во всех своих поступках.
— И то еще хорошо, что она не бросилась на вас с мечом в руках, как библейская Иудифь бросилась с мечом на Олоферна и отрубила ему голову,— сказал батюшка, продолжая смеяться.
— Да у нас в доме и меча нет, есть только кухонный большой нож, похожий на меч, хотя и не обоюдоострый,— сказал Лука Корнилиевич.
— Однако, скажу вам по правде, вы должны радоваться этим двум синим шишкам. Они служат доказательством горячей искренней любви Ксени к вам. Но вы никому не говорите о полученных шишках, потому что как только Настя узнает об этом комичном происшествии на крыльце, она оставит нашу школу и уедет в Киев. Настя очень хорошая учительница и усердно работала в школе, невзирая на неблагоприятные условия в нашей тесной и холодной школе,— сказал отец Моисей.— Пусть эта смешная история останется тайной для всех наших знакомых. Будете знать только вы, Ксеня да я.
Однако веселый отец Моисей хранил тайну только тогда, когда шел домой через огород и ток. Придя домой, он не утерпел и первый нарушил обещание. Он рассказал про эту баталию на крыльце своей матушке со всеми подробностями, да еще и своего прибавил, изображая, как Лука Корнилиевич принял эту выходку Ксени за нападение грабителей на дом псаломщика. Матушка была тоже веселого характера и до упаду хохотала, представляя себе псаломщикову Иудифь с оружием в руках в виде скалки. И батюшка и матушка, дополняя эту сцену своими замечаниями и развивая тему, хохотали так, что дети, игравшие в саду, услышав такой громкий хохот через отворенные окна в сад, побежали в кабинет, чтобы разузнать, чего так громко хохочут папаша и мама.
— Насте пришло время любить. А у нас в селе ей нет таких паничей, в которых было бы можно влюбиться. Хоть влюбляйся в сельского простого парня или в столбы наших ворот, или в верстовые столбы, помалеванные красками,— шутил отец Моисей.
— Или в нашего лавочника Аврума, так как он еще не стар и очень красив,— шутила матушка.
— Но возле Аврума также есть преграды: стоит на страже своя Иудифь с мечом, то есть со скалкой и рублем, и будет защищать так энергично, как и Ксеня защищала Луку Корнилиевича,— промолвил отец Моисей.— Но знай, что вся эта смешная история должна сохраниться в тайне; я дал такое обещание Луке Корнилиевичу. Мне жаль Насти.