Теперь несколько слов о себе. Самочувствие у меня не плохое. Знакомые говорят даже, что я очень поправился, глаза, будто, стали живее, бодрее, а усталость всегда у меня смотрит из глаз.
Веду жизнь попрежнему, весь день ничего не делаю и в то же время мне ужасно некогда. Как это случается — не знаю. Должно быть от лени и от того, что я стараюсь как можно меньше быть в комнате, я вечно на воздухе, на солнце. Похож я теперь на араба, чернотой перещеголял даже местных жителей, а белый костюм и красная феска еще более оттеняют загар. При встречах на меня оборачиваются.
Дней десять буду вести жизнь еще тише прежней, т. к. Горький выехал к своим детям в Геную и я остаюсь в уединении. Правда, молодое поколение обещало заходить ко мне, но я увильну как-нибудь. Все таки для меня тяжело часто быть в обществе. Три последние дня я, например, не обедал дома. Хозяин гостинницы даже в претензии на меня за это.
Спасибо тебе за известия. Я хотя и читаю газеты, но все же твои сообщения перечитываю с интересом. Очень хотелось бы мне, чтобы ты в письмах спрашивала меня обо всем, что тебя интересует. Боюсь, что многих вещей, обыденных для меня потому, что я уже сзыкся с ними, но интересных для тебя по новизне, я не отмечаю в своих письмах. Я охотно буду удовлетворять твое любопытство, только спрашивай.
У нас дома прибавление семейства. Мою тетю перевезли из Винницы и она поселилась у нас. Она очень стара и, как будто, не совсем нормальна, была в полном уединении у себя. Теперь поправляется.
Как же тебе живется в новой обстановке? Удобно ли? Не скучай только, мое сердце, помни, что я тебя люблю и живу надеждой на наши встречи. Целую тебя, дорогая. Обними меня заочно и подумай обо мне иногда немножко. Я буду счастлив от этого. Еще целую. Не забывай твоего Мусю.
239.
3.VII 910— Capri.
Дорогой Шурок! Что ты выдумала, будто пишешь мне часто что-то неприятное, злое, а я сержусь. Ничего подобного! Если ты бываешь иногда в скверном настроении и это
настроение отражается в письмах, я нисколько не удивляюсь и совсем не сержусь. Напротив, мне только бесконечно жаль тебя и всякий раз после этого хочется обнять тебя, утешить, успокоить. Ведь я знаю, какая ты хорошая, нежная и деликатная. Знаю это лучше, чем ты сама.
Обо мне не беспокойся. Я чувствую себя хорошо, солнечные ванны помогают мне. Скучно только беречься солнцг. Оно здесь предательское. Кажется ласковым, не горячим, а только зазеваешься, сейчас обожжет, сделает раны, которые трудно залечиваются и вызывают лихорадку, от которой так нездоровится, что приходится лежать в постели. Я берегусь, но все же сегодня так нагрело меня, что все тело горит и покалывает мелкими уколами. Но это ничего, ожогов нет. Я хотя не купаюсь, но моюсь весь морской водой, что очень приятно.
Досадно, что мне осталось жить на Капри еще 17 дней. 20 я выеду отсюда и ты имей в виду, что письма можешь писать сюда не позже 13-го, если, конечно, бросишь 13-го письмо так, чтобы око з тот же день пошло. Потом начнется для меня тяжелый, почти месячный, перерыв: я не буду получать твоих писем! Это ужасно. Писать тебе я буду, но ответа ты не успеешь дать, т. к. я все время буду в дороге.
Напиши мне еще раз, что я должен купить тебе на твои деньги. Золотой цепочки ты уже не хочешь. Если я не найду хрустальной, то что вместо нея: какого запаха духи? Пожалуйста, не забудь ответить подробно на эти вопросы и вообще пиши подробно обо всем. Я великолепно разбираю твои письма и все читаю без всякого затруднения. За то сам пишу неразборчиво, но, быть может, ты уже привыкла к моим каракулям. Беспокоит меня эпидемия холеры.
Ты, смотри, берегись, не употребляй зелени в сыром виде и часто мой руки. Прости, что я занимаю твое внимание такими мелочами, это от беспокойства.
У "нас* никаких эпидемий нет, да и вообще их здесь не бывает. Это одно из самых здоровых мест на свете. Здесь умирают только от старости — и то в январе. В другие месяцы, как здесь говорят, не услышишь похоронного звона.
Здесь сейчас не жарко, все свеж [о], точно весной. Как у нас?
ш
Будь здорова, мое солнышко. Целую тебя, любимая. Получаешь ли мои письма, а также получила ли мою фотографию (над морем).
Еще и еще целую. До следующего письма.
Твой.
240.
7.VIÏ 910. [Капрі.]
Добрый день тебе, сердце мое. Наконец получил от тебя известие, что мои письма сразу вместе дошли до тебя. Где они были? Не читает ли их кто-нибудь? Ведь это очень странно, что они так получаются. Я так беспокоился, что ты не получаешь моих писем, что три дня не писал тебе — зачем, думаю, писать, если не ты их читаешь, а кто-нибудь другой. Так было и в период от 16 по 21 — я тоже тогда не писал. На проверку выходит, что хотя со странностями, но мои письма доходят. Спасибо, что ты пишешь мне, какие письма получаешь, то есть от какого числа. За это время, если не считать понятного тревожного настроения, я чувствовал себя недурно. Брал солнечные ванны, гулял, отдыхал. Правда, солнце не совсем деликатно поступило с моими ногами и спиной, обожгло их так, что я вынужден был сделать перерыв но теперь опять все хорошо. Опишу тебе кратко местный религиозный праздник, который был здесь в воскресение. Но прежде должен сказать, что религиозность итальянцев — не больше, как любовь к театру. Актерами являются попы. Каждый поп — это не больше, как актер, холостой бритый мужчина, который для успеха должен обладать голосом, даром слова, ораторскими приемами и умением исполнять свою роль в религиозных драмах и комедиях.
Празднество происходило над морем, в части острова, который называется Grande marina. К вечеру набережная вся украсилась арками, на вершине каждой — толстый нагой ангелочек, похожий на купидона, улыбался откормленному голубю, изображавшему св. духа. Арки убраны красной материей с золотой бахромой, а под каждой канделябр из старинного хрусталя на 6 ламп. В конце улицы была сооружена часовня, вся из красного шелка, золота и белых верхушек, вся уставленная цветами и растениями, а дорога к ней усыпана лимонными листьями. Посреди улицы эстрада для оркестра, убранная зеленью. На балконах вывесили кто что имел, летние и зимние одеяла (конечно, пестрые), кружевные мантильи, цветные платки, шарфы, ленты, даже клеенки со столов. Все время взад и вперед ходят по улице музыканты в красивых мундирах с малиновыми воротниками, в шапках, шитых золотом и играют на своих трубах, кларнетах и барабанах. Под навесами—сладости, пряники, с запеченным внутри образком святого, четки из зерен орехов, чтобы и желудок не забывал молиться. Жители одеты парадно, везде на балконах синьоры без пиджаков и синьорины в тюлевых платьях декольте.