– Я помогу тебе, Катя, ладно?
Катя ласково кивнула головой.
– Ну, возьми веничек и подмети терраску, – сказала она.
– Я раньше отнесу грязные тарелки, ладно? – дотрагиваясь до тарелок, сказала Динка. Ей почему-то хотелось пробежаться в кухню.
– Ну, отнеси, только не все сразу, – согласилась Катя.
Динка взяла горку тарелок и, прижимая их к себе обеими руками, пошла к кухне... Она еще никак не могла себе представить, что Лины там нет. Но дверь кухни была заперта, окно плотно прикрыто. Динка поставила на дорожку тарелки и, помедлив на пороге, открыла дверь. В кухне было чисто и пусто. Под окном стояла аккуратно застеленная кровать, на плите блестели начищенные кастрюли, где-то тихо жужжала муха...
Динка присела на краешек Лининой постели и обвела глазами стены, ища знакомые фотографии. Вон там, на маленьком гвоздике, висела карточка мамы; она была под стеклом в лазоревой рамке, а рядом с ней стоял во весь рост солдат Силантий, Линин брат. А на другой фотографии была снята Лина с маленькой Динкой на руках, и над кроватью висела карточка Лины с детьми, а над самым изголовьем – карточка одной Динки.
Теперь фотографий не было, вместо них на белой стене торчали голые шляпки гвоздиков. И только из угла строго и задумчиво смотрел на девочку Чернышевский.
Динка глубоко вздохнула. Приоткрыв дверь, она внесла тарелки, осторожно, стараясь не стучать, поставила их на стол и вышла. Молча и задумчиво подметала она террасу, молча съела сладкий пирог, который дала ей Катя, положила в карман конфетку...
В кухне загремели ведра: Никич принес воды и начал ставить самовар. Потянуло знакомым запахом дыма, послышался разговор. Но Динка не шевельнулась, для нее кухня оставалась такой же пустой и тихой, какой она увидела ее в это утро.
Вставало солнце, теплые лучи его потянули Динку в сад. Она прошлась по дорожкам, покачалась в гамаке. Глубокая тишина и пустота Лининой кухни неотвязно преследовали ее, хотелось тихо ходить, тихо говорить...
"Я делаюсь больной!" – испуганно подумала Динка и, чтобы услышать свой голос, громко сказала:
– Карл у Клары украл кораллы... Карл у Клары украл кораллы! – еще громче крикнула она, а с террасы вдруг откликнулся голос Мышки:
– Иду!
Динка обрадовалась, побежала навстречу сестре, обняла ее за шею:
– Лины уже нигде нет.
– Она будет приезжать каждое воскресенье, а может быть, даже среди недели, – живо сказала Мышка. – Они будут приезжать вместе с Малайкой...
– В кухне остался один Чернышевский, – думая о своем, сказала Динка.
– Ну что же, – сказала Мышка. – С ним все-таки веселее...
Динка замолчала.
– Кате будет теперь трудно. Ей придется самой варить обед. Вчера Костя привез ей такую книжку.
– А какой писатель пишет про супы? – поинтересовалась Динка.
– Не знаю... – пожала плечами Мышка. – Я никогда не читала.
– Я думаю, какой-нибудь голодный, – серьезно предположила Динка, – потому что когда человек голодный, то ему представляется какое-нибудь кушанье.
Мышка опять пожала плечами.
– Я умею варить картошку в собственной кожуре. Если Катя захочет, то я могу поставить на два камушка котелок, потом наломать сухих палочек и зажечь. Это очень просто. А потом в этом же самом котелке можно сделать чай... И если набрать воды из Волги, то он совершенно желтый без всякой заварки! – с увлечением сказала Динка.
– Неужели? – удивилась Мышка. – Но откуда ты все это знаешь?
– Я знаю... – Динка неопределенно мотнула головой в сторону Волги. – Я видела на берегу. Так варит себе один голодный писатель, – неожиданно фыркнула она.
Мышка тоже засмеялась.
– Ты так быстро врешь, – сказала она, – что я даже ничего не успеваю подумать!
– У меня не простое вранье! – важно сказала Динка. – Но тебе никогда не додуматься, потому что оно похоже знаешь на что?
– На длинный язык! – фыркнула Мышка.
– Нет... На яичко, которое вкладывается одно в другое, одно в другое, а в самом конце такой шарик.
– Ну и что?
– Шарик взаправдашний, а кругом вранье, – объяснила Динка.
– Это такая загадка? – спросила Мышка.
– Да. Я могу много насочинять таких загадок... Я могу стать даже писателем супов, если меня не кормить! – похвасталась она.
– Дети, идите пить чай! – крикнула с террасы Алина.
– Пойдем! – сказала Динка. – На столе много вкусного от вчерашнего пира.
– А какая красивая была Лина! – с восторгом вспомнила Мышка.
Но Динка насупилась и тихо сказала:
– Я ненавижу свадьбы...
Чай разливала Алина.
– Дети, – сказала она, – Лины нет, и мы должны помогать по хозяйству. Надо прибирать со стола, мыть посуду, подметать комнаты. Можете выбирать, что кому нравится!
Мышка предложила подметать комнаты или мыть посуду. Динке не нравилось ни то ни другое.
– Я буду варить картошку в собственной кожуре, – безнадежно повторяла она.
После завтрака Алина и Мышка прибрали со стола и помыли посуду. Динка взяла веник и пошла подметать свою комнату. На террасе послышались поспешные шаги и голос Кости.
– Где Катя? Позовите ее на минутку!
Динка услышала, как Костя прошел в соседнюю комнату.
– Что-нибудь случилось? – спросила, входя, Катя.
Динка невольно прислушалась.
– Степан арестован. Третьего дня в рабочей столовке... Был обыск... У меня есть сведения, что его взяли без всяких улик... – шагая по комнате, взволнованно сказал Костя и, приоткрыв дверь, заглянул в детскую. (Динка присела за спинкой кровати.) Костя закрыл дверь. – Третьего дня, рано утром. А ночью Степан работал в типографии и вышел с целой пачкой свежих прокламаций... Не понимаю, куда он их дел!
– Но ты же говоришь – при нем ничего не нашли? – испуганно переспросила Катя.
– И при нем ничего, и в квартире ничего. Взяли без всяких улик. Это большая удача, но где прокламации?
Динка сидела ни жива ни мертва. Может, это Ленькин Степан? Ведь это он ходил в столовую с запрещенными бумажками, которые называются прокламациями. Но почему же его взяли без всяких улик? Что значит улики? Это, наверное, что-нибудь из одежи... Но как же он шел по улице без этих самых улик? И где был в это время Ленька – ведь он часто заходил к Степану?
Динке стало очень жаль Степана, но больше всего она испугалась за Леньку.