– Провиант у нас добрый, не боится мороза, – ответил почтительно передовой, улыбнувшись в длинные свисающие усы.
Подводы медленно выползали из под брамы на небольшую площадку и устанавливались так тесно, чтобы постороннему трудно было проникнуть в средину. Маленькая, толстая фигура вратаря, не желавшего спустить мост подводам, теперь злобно осматривала возы, шныряла вокруг них, пробовала протиснуться вовнутрь; но подводчики как то нечаянно оттирали его от возов и не давали даже подойти к ним близко.
– Осмотреть бы нужно, вельможные панове, эти возы, – обратился он наконец к своему начальству, – а то они все тянутся да тянутся, а что в них припрятано – черт этих псов разберет.
– Ваша вельможность, – вмешался в разговор длинный мещанин, – пусть возы все въедут, станут в порядок, тогда осмотреть, а пока я просил бы вас отведать мальвазии, – добрая штука! Найпревелебнейший бискуп одобрил! Вот отведайте, прошу, – пояснил он, протягивая руку к двери, – кубки уже налиты... густая, как кровь, губы слипаются, а пахнет как!
– Гм гм... – чмокнул губами седой шляхтич и, потянувшись к двери, потянул воздух пылающим носом, – запах приятный!..
– А коли приятный, – подвернулся и сделал большую дугу младший, шарообразный, шляхтич, едва удержав равновесие у косяка двери, – так кохаймося!
XIII
– Посмотрите, посмотрите, панове атаманство, – приставал все вратарь, – подсмыканное сено, а вон заплетенные на возах копти!
– Ну и смотри их, лайдак, а нас не утруждай, – промычал ему державшийся за косяк шляхтич, – не утруждай, мы займемся мальвазией.
– Да и не осерчал бы пан Чаплинский, – вставил ехидно мещанин, – перерывать ведь его сено и провиант не приходится.
Атаманье, впрочем, не слушало уже ни вратаря, ни мещанина, а, припавши к кубкам, смаковало ароматный напиток; но вратарь не унимался.
– А эта ихняя стража зачем здесь? – горячился он, размахивая руками. – Провели подводы – и вон! Не велено столько народу впускать!
– Да какой же это народ? – успокаивал его мещанин. – Хлопство!
– Эти то самые гады и будут. Они нас выдадут Морозенку с головой.
– Овва! – вмешался в разговор стоявший вблизи горожанин. – Мы их распотрошим! А коли Морозенко к нам пожалует, милости просим: стены у нас надежные, да и благородного рыцарства сила!
– Не то что Морозенке, – подошел другой горожанин, – а и самому Хмелю утрем нос!
– Утрем то утрем, разрази его Перун, а я все таки, – стоял на своем вратарь, – пойду обыщу этих гадюк и их фуры.
– Да лучше попробуй, брат, настойки, – старался все еще отвлечь вратаря мещанин.
– Настойка – дело, ну да я все таки сначала свое...
И вратарь решительно направился к фурам.
Мещанин взглянул выразительно на передового фурщика, потом осмотрелся кругом, заглянул в стражницу и, отошедши к сторонке с двумя тремя горожанами, стал им энергично что то нашептывать.
В это время въехали последние фуры, а за ними вслед прошмыгнули и остальные мужичьи телеги. Путники наши прибыли наконец на площадь, расположившуюся у ворот вышнего замка; с одной стороны площади подымалась высокая городская ратуша, с другой шли полукругом шинки.
Подводы остановились в нерешительности. Железные ворота в верхней браме были закрыты. За ними слышался шумный говор и смех, очевидно, там шло еще пированье, тогда как в нижнем городе улеглась уже сонная тишина. Действительно, по замчищу шатались еще группы надворных команд, а вокруг столов, расставленных под замковою стеной, восседали за ковшами благородные рыцари и хвастались дешевыми победами над беззащитными женами и дочерьми горожан и мещан. Но эти игривые сообщения подавлялись все таки злобой дня – вестями о Морозенке, о Хмеле, о взбунтовавшихся хлопах.
– Кой черт три тысячи, – кричал один голос, доносившийся ясно и до поселян, – тридцать тысяч, говорю вам, плюньте мне в глаза, коли не так!.. Сюда прибыли хлопы, привезли нашему пану воеводе провиант, так говорят – несметное число, а за песьей кровью двигаются еще татары.
– Татары! – воскликнуло разом несколько голосов.
– Да, татары! – повторил первый. – А мы вот здесь и будем сидеть в этой мышеловке, пока они не придут и не погонят нас на арканах в Крым.
– Ну, за нашими стенами нечего опасаться! – возразил задорно один из молодых бунчуковых товарищей.
– Нечего опасаться? – вмешался в разговор старый рубака гусар. – А пан разве пробовал бороться с нечистою силой? То то! Ус еще мал! В руках у ведьм еще не был! А у этого Мороза состоят при войске такие колдуньи чаровницы, что своими заклятьями откроют всякий замок, отопрут всякие ворота.
– Да вот сказывали, – осмелился вставить слово и простой жолнер в панскую беседу, – что напустят эти ведьмы с Лысой горы такой туман на глаза, что настоящего ворога и видишь, а бьешь своего вместо ворога, а то еще нашлют страх, такой страх, что от одного козака десятка два нашего брата бежит, бо всякому представляется, что то не один козак, а целая сотня, а на самом деле иногда окажется, что то даже был не козак, а пенек.
– Ха ха! – вскинулся молодой шляхтич. – Хороши жолнеры! Вот уж именно у страха глаза велики!
– Положим, что туман на глаза и напускает страх, а страх есть паскудство, – поддержал юношу старый гусар, – однако с вовкулаками* сражаться невыгодно, по опыту знаю, а у этого шельмы пса, говорят, тридцать вовкулак на службе.
* Вовкулака – человек, который может превращаться в волка
– Триста, ясновельможный пане, – отозвался возбужденно жолнер, – далибуг, триста!
– А что же они, эти вовкулаки? – раздались нерешительные вопросы.
– Что? И панство не знает? – изумился гусар. – А то, что ни стрела, ни пуля, ни ядро их не берет. Выстрелишь в этого дьявола, а стрела либо пуля ударится и от него назад тебе в сердце летит.
– Не может быть! – вскрикнули многие и оглянулись с суеверным страхом.
– А бей меня нечистая сила, коли не правда! Кроме того, они и огонь могут чарами перебрасывать, да вот я вам расскажу случай...
Остальная часть разговора не долетела уже до путников, так как рассказчик понизил свой голос до таинственного шепота, а слушатели обступили его тесным кружком. Однако и то, что было услышано, доставило, очевидно, большое удовольствие передовому фурщику, так как под усами его промелькнула улыбка.