– А почему же пан не предложил тогда своих услуг? Ведь он же участвовал в этом наезде?
– Если б я только имел право обнажить меч за богиню моего сердца, – наклонился к Марыльке Ясинский.
Но Марылька отстранилась резким движением и произнесла с холодною усмешкой:
– Дальше, пане, позаботьтесь лучше о своем мече, так как его придется, верно, обнажить скоро не за меня, а за собственную жизнь. – И, не бросивши на Ясинского взгляда, она встала с места и прошла в свою комнату.
Там поджидала ее уже Зося.
– Что ты делаешь здесь? – обратилась к ней с недовольным лицом Марылька.
– Пани, золотая моя, – зашептала торопливо служанка, приближаясь к Марыльке и почти касаясь ее лица своею разгоревшеюся щекой. – Не могла вас вызвать, чтобы тот не догадался, а я все узнала... Уж какой ценой, а узнала: коханка есть, тот сам привез ее... Запрятали у рыбака в хате на озере.
– Ты знаешь где?
– Знаю, знаю. Видела не раз.
– Веди меня.
– Ой, пани, боюсь, как бы пан...
– Я отвечаю за все.
– Может быть, подождем хоть до вечера, – стемнеет...
– Я же говорю тебе, сейчас! – почти прошипела Марылька и глянула строго на Зосю.
Но лицо Зоей дышало жадным женским любопытством, глазки блестели, щеки разгорелись. Марыльке сделалось гадко.
– Ну, что же ты смотришь на меня? – прикрикнула она на свою покоевку, отворачиваясь в сторону.
– Сейчас, пани, сейчас, дрога, – заторопилась служанка, доставая Марыльке прозрачный шелковый платок.
Через несколько минут госпожа и служанка уже пробирались торопливо через сад, по направлению к лесу. Подгоняемая вспыхнувшими снова оскорблениями и злобой, Марылька шла так быстро, что Зося едва поспевала за нею. Они минули сад, просеку, прошли лес и остановились наконец на берегу озера.
Среди зеленовато голубой глади его, покрытой слепящими блестками солнца, поднимался утесистый зеленый островок.
– Там, пани, вон в той хатке, – указала Зося рукой на остров.
– Лодку! – произнесла быстро Марылька.
Зося бросилась поспешно к видневшемуся у опушки шалашу и через короткое время вернулась в сопровождении сгорбленного, дряхлого старика.
– Перевезти можешь? Я заплачу, сколько скажешь, – обратилась к нему Марылька.
Старик приложил руку к уху.
– Что? Рыбки пани хочет? – зашамкал он.
– Перевезти на остров! – крикнула ему над самым ухом Зося.
– А! На остров? Можно, можно... Я часто вожу, – замотал головою старик и направился к камышам.
Через несколько минут он подъехал на лодке к берегу. Марылька и Зося живо вскочили в нее, и лодка отчалила. Всю дорогу словоохотливый старик рассказывал что то своим спутницам, но они не слушали его. Марылька молчала, а Зося, затаивши дыхание, наслаждалась заранее, предвкушая скандал и расправу с хлопкой. Наконец лодка толкнулась о берег острова. Марылька и Зося выскочили и, приказавши старику ждать их возвращения, направились к хате.
Дверь в сени распахнулась с шумом; из маленькой дверки налево выглянули две женские головки, – одна молодая, другая старая, – и с подавленным криком скрылись опять. От пронырливой Зоей не укрылось это обстоятельство, но Марылька не заметила ничего. Она сильно толкнула дверь направо и, сделавши шаг, остановилась в Оксаниной комнате.
Испуганная раздавшимся в сенях шумом, Оксана стояла уже среди комнаты, побледневшая, решившаяся на все.
– Оксана?!
– Панна Елена?
Вырвался в одно и то же время крик изумления у обеих женщин, и обе замерли на своих местах. Несколько минут они стояли так друг против друга, не говоря ничего. Марылька впилась глазами в лицо дивчыны.
"А, так вот она, эта коханка, на которую променяли меня, Марыльку! Что ж, хороша, хороша! И кто бы мог подумать, что это простая хлопка, служанка Богдана?"
И злобное, завистливое, не терпящее равных себе чувство сжало сердце Марыльки. Она еще пристальнее стала всматриваться в лицо девушки, даже в каждую отдельную черту ее, проводя мысленно параллель между ею и собой. А Оксана действительно была хороша в эту минуту. Болезнь и горе наложили на ее лицо отпечаток какого то строгого благородства.
Бледная, похудевшая, с большими черными глазами, с рассыпавшимися надо лбом завитками черных как смоль волос, с решительно сжатыми тонкими черными бровями, она казалась величественною героиней.
"Да, хороша... – повторила про себя Марылька, не спуская глаз с Оксаны. – Но неужели же лучше меня? – И сердце ее боязливо екнуло. – Лучше меня? Нет, нет! – чуть не вскрикнула она вслух и гордо выпрямилась; щеки ее вспыхнули, глаза загорелись. – Подлая хлопка, глаза ее черны, волосы тоже, но разве есть у нее такая нежность и обаятельность, как во мне? О нет, – улыбнулась самодовольно Марылька, – только разврат привлек его сюда, а не красота, не красота!"
И, успокоившись в этой мысли, она сделала несколько шагов вперед.
– Ты здесь, каким образом? – обратилась она резко и высокомерно к Оксане.
– Ой, панно Елена, панно Елена! – вскрикнула Оксана и с рыданиями повалилась к ней в ноги.
Заливаясь слезами, прерывая на каждой фразе свою речь, она рассказала Марыльке, как ее похитили во время суботовского погрома, как она жила у Комаровского, как ее выманил обманом Чаплинский, как Ясинский вез ее, как начал обнимать, целовать и как она решилась лучше умереть, чем перенести позор; как здесь являлся к ней снова Чаплинский, целовал, уговаривал быть послушной и сказал, что вернется через неделю назад.
– Ой, панно Елена, панно Елена, – схватила она руки Марыльки и прижалась к ним губами, – спасите, пощадите меня! Зачем он вернется сюда через неделю, зачем он взял меня? Знаю, я знаю, что меня ждет...
Марылька молчала и сурово смотрела на Оксану.
– Но если вы не можете спасти меня, дайте мне что нибудь – хоть веревку, хоть нож. Я не хочу жить, я хочу умереть, а они и умереть не дают! – вскрикнула с истерическими рыданиями Оксана; горячие капли слез полились на руки Марыльки.
Несколько мгновений в комнате слышались только судорожные рыдания захлебывавшейся в слезах дивчыны. Марылька молча смотрела на ее припавшую к полу фигуру, на рассыпавшиеся волосы и вздрагивающие от рыданий плечи, но сожаления Оксана не вызывала в ней.
"А!.. Теперь просишь, руки целуешь? – промелькнули в голове ее злобные мысли. – А там, в Суботове, когда я была одна среди вас, как шипели вы все, гады, вокруг меня! Никто бы не захотел спасти меня, никто бы не протянул там мне руки! Но постой, на этот раз ты будешь спасена".