– Нет, други, – возвысил тогда голос Тетеря, – не згинуло козачество, не умерла еще наша слава!.. Лишь бы голова... а то натворим еще мы столько дел, что весь свет руками всплеснет! А где нам, братья милые, искать головы, как не на Запорожье? Вокруг себя... именно, – только оглядеться – и готово! Кто потолковее... поумнее... Н да, на то только и есть наше братство, чтоб хранить родину; без него слопают Украйну соседи... русского и следа не останется... так нам, значит, и нужно перво наперво про Запорожье печалиться.
– Что так, то так! – промолвил Чарнота.
– Как с книги! – встряхнул головой Кривонос.
Кругом послышался возбужденный одобрительный гул.
– Что и толковать, голова не клочьем набита, – заметил и бандурист.
– Так вот, друзья, о себе то нам и надо радеть, – смелее и увереннее продолжал Тетеря, – а чем нам подкрепить себя? Добычей! А как добычу добыть? Войною, походом, набегом... Ведь без войны мы оборвались, обнищали...
– Да он, ей богу, говорит Дело! – просиял Кривонос и поднял задорно голову.
– Правда, правда! Хвала! – крикнул Морозенко.
– Молодец! Рыцарь! – воодушевился Чарнота.
– Слава! Слава! Вот голова так голова! – уже загалдели кругом.
Толпа заволновалась. Эти мешковатые, апатические фигуры, с пришибленным тупым выражением лиц, преобразились сразу, словно по мановению волшебной руки, в каких то пылких атлетов, готовых ринуться, очертя голову, в самое пекло: лица их оживились энергией и отвагой, в глазах заблистал благородный огонь, в движениях сказалась ловкость и сила.
Значные козаки, зная запальчивость своих собратьев и безумную страсть их ко всякому отчаянному предприятию, смутились несколько этим настроением, так как оно могло повредить их интересам, и начали сбивать толпу на другое.
– Оно бы хорошо, – стал возражать Сулима, – да ведь мир у нас со всеми соседями... татар зацепать не след, а своих и подавно.
– Кто же это своих будет трогать? – уставился Кривонос на Сулиму. – Только пан, может быть, и ляхов считает своими?
– Конечно! Как же! – отозвались Морозенко и Чарнота. – Этих католиков за родных братьев, верно, считает!
– Стойте, – поднял руку Тетеря, чтоб остановить возраставший ропот, – да для чего бусурманы на свете?
– Чтоб бить и добру учить! – заорали в одном углу, а в другом засмеялись.
– Да ведь и Богдан передавал, чтоб воздержались пока, – попробовал было еще опереться на его авторитет Сулима.
– Передавал, передавал! – подхватили и другие значные.
– Эх, что там передавал! – раздражительно крикнул Кривонос. – Наслушались уже, будет!
– Позвольте речь держать! – вскарабкался было на бочку Тетеря.
Но Кривонос перебил его:
– Не нужно! Разумнее не скажешь! В поход так в поход!
– В поход! – уже заревели кругом. – Веди нас в поход!
Тетеря побагровел от восторга.
– На неверу, на турка! – поднял он высоко шапку.
– Нет, не турка! – завопил, потрясая кулаками, Кривонос. – Что, братцы, турок? Нам от него мало обиды; сидит себе за морем да чихирь пьет... А вот свои собаки хуже невер, вот как этот иуда – Ярема!.. Что он там творит, так чуб догоры лезет!.. Вот этого волка заструнчить – святое дело! Да и поживиться то будет чем.
– На Ярему! На ляхов! – завопили неистово Морозенко и Чарнота.
Многие отозвались сочувственно на этот крик. Но в другом конце крикнули:
– На бусурман! На неверу!
Значительная часть публики поддержала и этих.
Тетеря, испугавшись, чтоб не выскользнуло из его рук главенство, попробовал оттянуть решение этого вопроса до более удобной минуты.
– Панове! Товарищи! Братья! – закричал он, натуживаясь до хрипоты, и замахал руками, желая осадить поднявшийся шум. – Куда идти – мы решим потом, – напрягал он голос и багровел от натуги, – довольно и того, что решили: в поход! А перед походом ведь нужно выпить... Так вот и выпьем за счастье. Я угощаю всех!
– Вот дело так дело! Ловко! Голова! – загалдели все единодушно и начали швырять шапки вверх.
– Гей, Настя, – обратился Тетеря к стоявшей тут же и все еще дрожавшей от страха шинкарке, – тащи сюда и оковитой, и меду, и пива, чтобы по горло было! За все я плачу!
– Ох, расходился, сокол мой ясный! – обрадовалась она наконец такому счастливому исходу. – Только чтоб уже без свары.
– Не будет больше, не бойся... Сабля помирила. А вот если взойдет моя звезда, – обнял он ее и наклонился к самому уху, – так тогда вспомнит гетман Тетеря Настю Боровую.
– О? Дай тебе боже! – поцеловала его звонко Настя.
– Тс! – зажал он ей рот. – Тащи ка все, что есть у тебя.
Но повторять приказание было не нужно: дивчата уже
по первому слову Тетери начали сносить сюда все хмельное и все съестное. Началось великое, широкое пированье. Зазвенели ковши, полилась рекой оковитая, потекли черною смолой меды, запенилось пиво... Зарумянились лица, развязались языки, и потянулись к объятиям руки. Поднялся шум, гам, перемешанный с выкриками, возгласами, пересыпанный хохотом... Осушались ковши за успех предприятия, за веру, за благочестие, на погибель врагов, и за разумную голову – за Тетерю, а в некоторых кучках кричали даже:
– За нового кошевого!
Взволнованный и разгоряченный Тетеря только обнимался со всеми и пил за всех.
– Эй, гулять так гулять! – кричал он. – Чтоб и небу было душно! Музыку сюда! Плясать давай, чтоб и корчма развалилась.
– Плясать так плясать! – подхватили одни.
– Песен! – крикнули другие. – Жарь, бандура!
Рассыпались аккорды, зарокотали басы, зазвенели приструнки, и разлилась удалая песня:
Ой бре, море, бре!
Хвиля гра, реве –
Злотом одбиває,
Чаєчку гойдає...
Гей, напруж весло.
Хвилю бий на скло;
Ген байдак синіє –
Серце молодіє!
Мріється й чалма,
Ех, вогню чортма...
Люлька гасне в роті –
Видно, буть роботі!
– Эх, козаки мои родные, орлы мои славные, – распалилась Настя, – давайте ка и я вам песню спою!
– Валяй, валяй! – подбодрили ее весело все.
И Настя запела звонким, сочным голосом, запела, заговорила, и каждый звук ее песни задрожал зноем страсти, огнем лобзаний и ласк:
Спать мені не хочеться,
I сон мене не бере,
Що нікому пригорнути
Молодую мене, –
Нехай мене той голубить,
А хто вірно мене любить,
Нехай мене той кохає,
Хто кохання в серці має...