— Вы стоите на самой низшей ступени развития! — перекричал Филипп Филиппович.— Вы еще только формирующееся, слабое в умственном отношении существо, все ваши поступки чисто звериные, и вы, в присутствии двух людей с университетским образованием, позволяете себе, с развязностью совершенно невыносимой, подавать какие-то советы космического масштаба и космической же глупости о том, как все поделить, и вы в то же время наглотались зубного порошку!..
— Третьего дня,— подтвердил Борменталь.
— Ну, вот-с,— гремел Филипп Филиппович,— зарубите себе на носу… кстати, почему вы стерли с него цинковую мазь?.. что вам надо молчать и слушать, что вам говорят! Учиться и стараться стать хоть сколько-нибудь приемлемым членом социального общества! Кстати, какой негодяй снабдил вас этой книжкой?
— Все у вас негодяи,— испуганно ответил Шариков, оглушенный нападением с двух сторон.
— Я догадываюсь! — злобно краснея, воскликнул Филипп Филиппович.
— Ну что же… Ну, Швондер и дал. Он не негодяй. Чтоб я развивался.
— Я вижу, как вы развились после Каутского! — визгливо и пожелтев, крикнул Филипп Филиппович. Тут он яростно нажал кнопку в стене.— Сегодняшний случай показывает это как нельзя лучше! Зина!
— Зина! — кричал Борменталь.
— Зина! — орал испуганный Шариков.
Зина прибежала бледная.
— Зина! Там, в приемной… Она в приемной?
— В приемной,— покорно ответил Шариков,— зеленая, как купорос.
— Зеленая книжка…
— Ну, сейчас палить! — отчаянно воскликнул Шариков.— Она казенная, из библиотеки!!
— Переписка называется… как его?.. Энгельса с этим чертом… В печку ее!
Зина повернулась и улетела.
— Я бы этого Швондера повесил, честное слово, на первом же суку! — воскликнул Филипп Филиппович, яростно впиваясь в крыло индюшки.— Сидит изумительная дрянь в доме, как нарыв. Мало того, что он пишет всякие бессмысленные пасквили в газетах…
Шариков злобно и иронически начал коситься на профессора. Филипп Филиппович в свою очередь отправил ему косой взгляд и умолк.
"Ох, ничего доброго у нас, кажется, не выйдет в квартире",— вдруг пророчески подумал Борменталь.
Зина внесла на круглом блюде рыжую с правого и румяную с левого бока бабу и кофейник.
— Я не буду ее есть,— сразу угрожающе и неприязненно заявил Шариков.
— Никто вас и не приглашает. Держите себя прилично! Доктор, прошу вас.
В молчании закончился обед. Шариков вытащил из кармана смятую папиросу и задымил. Откушав кофе, Филипп Филиппович поглядел на часы, нажал репетир, и они проиграли нежно восемь с четвертью. Филипп Филиппович откинулся, по своему обыкновению, на готическую спинку и потянулся к газетам на столике.
— Доктор, прошу вас, съездите с ним в цирк. Только, ради бога, посмотрите, в программе котов нету?
— И как такую сволочь в цирк допускают? — хмуро заметил Шариков, покачивая головой.
— Ну, мало ли кого туда допускают,— двусмысленно отозвался Филипп Филиппович,— что там у них?
— У Соломонского,— стал вычитывать Борменталь,— четыре каких-то… Юссемс и человек мертвой точки {21}.
— Что это за Юссемс? — подозрительно осведомился Филипп Филиппович.
— Бог их знает, впервые это слово встречаю.
— Ну, тогда лучше смотрите у Никитина. Необходимо, чтобы все было ясно.
— У Никитина… У Никитина… гм… слоны и предел человеческой ловкости.
— Тэк-с. Что вы скажете относительно слонов, дорогой Шариков? — недоверчиво спросил Филипп Филиппович у Шарикова.
Тот обиделся.
— Что ж, я не понимаю, что ли? Кот — другое дело, а слоны — животные полезные,— ответил Шариков.
— Ну-с, и отлично. Раз полезные, поезжайте, поглядите на них. Ивана Арнольдовича слушаться надо. И ни в какие разговоры там не пускаться в буфете. Иван Арнольдович, покорнейше прошу пива Шарикову не предлагать.
Через десять минут Иван Арнольдович и Шариков, одетый в кепку с утиным носом и в драповое пальто с поднятым воротником, уехали в цирк. В квартире стихло. Филипп Филиппович оказался в своем кабинете. Он зажег лампу под тяжелым зеленым колпаком, отчего в громадном кабинете стало очень мирно, и начал мерять комнату.
Долго и жарко светился кончик сигары бледно-зеленым огнем. Руки профессор заложил в карманы брюк, и тяжкая дума терзала его ученый с взлизами лоб. Он причмокивал, напевал сквозь зубы "К берегам священным Нила…" и что-то бормотал.
Наконец отложил сигару в пепельницу, подошел к шкафу, сплошь состоящему из стекла, и весь кабинет осветил тремя сильнейшими огнями с потолка. Из шкафа, с третьей стеклянной полки, Филипп Филиппович вынул узкую банку и стал, нахмурившись, рассматривать ее на свет огней. В прозрачной и тяжелой жидкости плавал, не падая на дно, малый беленький комочек, извлеченный из недр шариковского мозга. Пожимая плечами, кривя губы и хмыкая, Филипп Филиппович пожирал его глазами, как будто в белом нетонущем комке хотел разглядеть причину удивительных событий, перевернувших вверх дном жизнь в пречистенской квартире.
Очень возможно, что высокоученый человек ее и разглядел. По крайней мере, вдоволь насмотревшись на придаток мозга, он банку спрятал в шкаф, запер его на ключ, ключ положил в жилетный карман, а сам обрушился, вдавив голову в плечи и глубочайше засунув руки в карманы пиджака, в кожу дивана. Он долго палил вторую сигару, совершенно изжевал ее конец и, в полном одиночестве, зелено-окрашенный, как седой Фауст, воскликнул наконец:
— Ей-богу, я, кажется, решусь!
Никто ему ничего не ответил на это. В квартире прекратились всякие звуки. В Обуховом переулке в одиннадцать часов, как известно, затихает движение. Редко-редко звучали отдаленные шаги запоздалого пешехода, они постукивали где-то за шторами и угасали. В кабинете нежно звенел под пальцами Филиппа Филипповича репетир в карманчике. Профессор нетерпеливо поджидал возвращения доктора Борменталя и Шарикова из цирка.
8
Неизвестно, на что решился Филипп Филиппович. Ничего особенного в течение следующей недели он не предпринимал, и, может быть, вследствие его бездействия квартирная жизнь переполнилась событиями.
Дней через шесть после истории с водой и котом из домкома к Шарикову явился молодой человек, оказавшийся женщиной, и вручил ему документы, которые Шариков немедленно заложил в карман пиджака и немедленно же после этого позвал доктора Борменталя: