Чешские визионеры вкладывали в свои "видения" программу национального, религиозного и социального освобождения [1076]. Они возлагали надежды на мусульманскую Порту как на реальную политическую силу, способную разгромить Империю и папство. Рассматривая турецкое нашествие на Европу как "бич божий", они успокаивали себя мыслью, что после победы турки и татары непременно обратятся в христианство. Один из соратников Коменского Иоганн Редингер в 1664 г. посетил турецкого великого визиря, предвещая наступление "тысячелетнего царства" [1077] и склоняя его принять христианство и примкнуть к протестантам.
Взоры других протестантов были устремлены на север. Избавителя от нашествия имперских войск и ига князей видели в шведском короле Густаве Адольфе, также окруженном роем "видений" и астрологических пророчеств. В 1631 г. анонимным издателем был выпущен "Прогностикой, или Толкование anno 1618 появившейся кометы" – несколько запоздалое по названию, но весьма актуальное по содержанию [1078]. Автором книги был назван Пауль Гребнер, которого в то время, по-видимому, уже не было в живых [1079]. Ему принадлежало политическое пророчество, предвещавшее гибель "A. L. В. А." (т. е. герцога Альба), попавшее и в издание 1631 г. "Пророчество" Гребнера, относящееся к 1573 – 1574 гг., было наскоро приноровлено к появлению кометы 1618 г. и событиям более позднего времени, в частности вступлению в войну Густава Адольфа. Он также возвещает появление "императора-избавителя", который родится в 1634 г. в "низкой" (неблагородной) немецкой семье. Корону он получит не от папы, а от горожан, знатнейших рыцарей и "господ могущественных городов Германии". Он покорит своих противников своим мечом, дарует новые привилегии и статуты, даст городам и деревням новых управителей, а в заключение соберет "собор", чтобы учредить "единую истинную религию". Все народы Европы, Азии и Африки обратятся к евангельскому учению, после чего наступит золотой век.
Бросается в глаза близость мотивов "Прогностикона" и вещаний Юпитера, выступающего в "Симплициссимусе" с проповедью политических и религиозных реформ. В романе Гриммельсгаузена это ученый педант – давнишняя мишень литературной сатиры. На сей раз он вообразил себя Юпитером, посланцем богов Олимпа, озабоченных беззакониями и непорядками на земле. Политические и философские сочинения XVI – XVII вв. широко пользовались античной образностью и символикой. В различные трактаты включались "диалоги богов", обсуждавших важнейшие современные вопросы. В памфлете Джордано Бруно "Изгнание торжествующего зверя" (1584) Юпитер обещает наслать огонь на "злополучную Европу". Мелкие политические трактаты и "летучие листы", выходившие во время Тридцатилетней войны, носили, например, такое заглавие: "Боги Марс и Меркурий перед трибуналом Юпитера как виновники войны и обесценения денег", (1622). [1080] В "Симплициссимусе" Юпитер изливает свой гнев в выражениях, заимствованных из предисловия Гарцони к "Piazza Universale", где описан "совет богов", что было использовано уже в "Гусмане" Фрейденхольда. Таким образом, Гриммельсгаузен опирался на давно сложившуюся литературную традицию, причем вносил в нее элемент пародии. Здесь сказалось и глубокое различие между ренессансным и барочным обращением к мифологии. Литература периода барокко уже почти не стремилась объяснять современность через античность или взывать к ее ясности и гармонии. Античные образы либо превращаются в сухие аллегории, консептизируются, либо становятся частью сложных метафорических построений, принимают условный характер. Это театральные кулисы, служащие подчас для представлений совершенно чуждых самому духу античности (как, например, в иезуитском театре). Но отсюда же стремление к высмеиванию, персифилированию античности. Демократически настроенные авторы были особенно склонны подхватывать пародийное отношение к античности, что мы несомненно видим и в "Симплициссимусе".
Традиционной была и фигура безумца, выступающего с проектами религиозных и политических реформ. В "Филандере" Псевдо-Мошероша целая часть названа "Гошпиталь фантастов", где помещен человек, помешавшийся на религиозных распрях, которые он намерен устранить. В "Бусконе" Кеведо двое безумцев также обсуждают политические проекты. Юпитер "Симплициссимуса" обещает, что, после того как он пробудит "немецкого Героя", и тот установит "вечный нерушимый мир", боги Олимпа сойдут на землю, где будут веселиться "посреди виноградников и фиговых деревьев" (III, 4). Эти библейские мотивы связывают вещания Юпитера со стилистикой хилиастических пророчеств. Они характерны для всей поэтики барокко, в которой смешивались античные и библейские представления, создавая причудливые аллегории и метафоры.
Эпизод с Юпитером отразил умственное брожение, охватившее Германию во время Тридцатилетней войны. Он выкристаллизовался из всей совокупности идей, представлений, бытовых воспоминаний и литературных реминисценций Гриммельсгаузена. Хотя Гриммельсгаузен придал Юпитеру сюжетную функцию и заставил его несколько раз появиться в романе, он все же остается условно-литературной эпизодической фигурой. Гриммельсгаузен даже не сделал попытки его психологически разработать. Как справедливо заметил Ю. Петерсен, между Симплициссимусом и Юпитером менее тесная связь, чем с ворожейкой из Зуста, которая по самой своей природе ближе к остальным персонажам романа. Фигуры Юпитера и Симплициссимуса, по замечанию того же Петерсена, лежат в различных плоскостях [1081]. Но все же Юпитер проецирован на личность Симплициссимуса, и между ними проводится грустно-юмористическая параллель, включающая мотив непостоянства бытия: "Итак, приобрел я теперь своего собственного шута, которого мне не надо было покупать, хотя всего за год до того сам я принужден был дозволять обходиться с собою так же. Сколь удивительно счастье и переменчивы времена! Недавно еще точили меня вши, а теперь получил я власть над самим блошиным богом!" (III, 8). Юпитер отчасти повторяет в гротескном преломлении простодушие юного Симплициссимуса, который в детском порыве тоже пытался исправить и образумить мир. Но теперь Симплициссимус умудрен жизнью. С грустным сочувствием и умной усмешкой внимает он речам Юпитера о воцарении всеобщей справедливости. Он отчетливо сознает несбыточность и фантастическую отвлеченность бредней этого "архисумасброда", который "заучился выше головы".