Описывая галантные похождения Симплициссимуса в Париже, Гриммельсгаузен заставляет его принять участие в оперном представлении и сыграть самого Орфея, а потом, завязав ему глаза, испытать весьма сомнительное приключение с тремя дамами в масках, когда он играет роль наемного "Beau Alman"'a. (IV, 5). Театральная иллюзия сталкивается с низменным маскарадом жизни.
Гриммельсгаузен питал пристрастие к сценическим эффектам. Его аллегории театрализованы, как например "шествие грехов" в шестой книге "Симплициссимуса". Да и сам герой, став отшельником на необитаемом острове, предстает перед озадаченными голландскими моряками в гроте, наполненном сталактитами и освещенном почти призрачным мерцанием тропических светлячков, неведомых в Европе. Театральность описания сочетается с экзотизмом барокко. Но Гриммельсгаузен лишен театральной праздничности придворного быта. "Кулисы" его "театра" чаще всего подсвечены ироническими или даже зловещими огоньками. В этом и заключается его позиция по отношению к иллюзионизму барокко. Прециозная литература старалась скрыть под обманчивой театральностью подлинную картину действительности. Гриммельсгаузен стремится прорваться за кулисы, сорвать маску с жизни, дознаться до ее сущности.
В "Симплициссимусе" не только уживаются, но и сливаются в сложное и противоречивое единство абстрагирующее и натуралистическое начало, конкретное и метафизическое, аскеза и чувственность, цинизм и благочестие, ирония и простодушие, искренность и лукавство. Антиномичность романа отражает трагические коллизии сознания, столкнувшегося с неразрешимыми противоречиями жизни. Значение Гриммельсгаузена не в том, что он остался вне литературного стиля барокко, а в том, что он раздвинул его рамки, использовал и трансформировал его художественные средства. В силу заложенных в нем социальных устремлений Гриммельсгаузен подчинял риторические средства барокко новым потребностям осмысления и отражения действительности. Народный вариант барочного романа пережил своих литературных современников. Немецкая проза XVII в. за немногими исключениями оказалась беспомощной перед лицом страшной действительности, взорванной войной и глубокими социальными потрясениями. Только Гриммельсгаузен в "Симплициссимусе" сумел создать художественное обобщение эпохи, использовав все средства и все возможности, которые она ему открывала.
10. Личность Симплициссимуса
В течение XIX в. сложился взгляд на "Симплициссимуса" как на "роман развития" ("Entwicklungsroman") или "воспитательный роман" ("Bildungsroman") [1041], раскрывающий и показывающий внутреннее совершенствование героя, его "просветление" по мере познания добра и зла, как в "Парцифале", или его душевное развитие и достижение им внутренней зрелости, отражающей "воспитательный идеал" века, как в "Вильгельме Мейстере" Гёте [1042]. Это был шаг вперед по сравнению с наивными суждениями о книге как бесхитростном рассказе или "картине" из эпохи Тридцатилетней войны. Подчеркивалась художественная организация материала и подчинение его проблеме личности. Развитие характера и. этическая позиция героя выдвигались как главное отличие "Симплициссимуса" от "плутовского романа" и его "аморального реализма" [1043]. С различными оговорками эта точка зрения удерживается до настоящего времени. В 1930 г. Р. Алевин усомнился в этой "традиционной схеме", указав, что в "Симплициссимусе" много неорганичных вставных эпизодов, которые не находятся ни в каком отношении с внутренним миром героя. Роман не раскрывает характера, изменений в душе Симплициссимуса, и даже его конечное отречение от мира внутренне не подготовлено и не твердо [1044]. Но еще раньше В. Шухардт [1045] утверждал, что в "Симплициссимусе" нет ощущения, будто бы "достигнута новая, высшая ступень жизни", как в "Парцифале", и его "переживания и судьбы" движутся "в слое типического и жанрового";, а не индивидуального развития личности.
На присутствие в "Симплициссимусе" готовых "твердых форм" указывал Клеменс Луговский [1046]. Вслед за ним Лео Домагалла объявил, что "Симплициссимус" – не "роман развития". Его "внутренней формой" является "народный календарь" [1047]. Они выросли на одной почве. Симплициссимус – не конкретная личность с определенным характером, а "фигура из календаря", "носитель" готовых литературных форм и мотивов. Одинаковы по своей структуре и содержанию истории, приведенные и в романе, и в симплицианских календарях. Их можно менять местами. В "Симплициссимусе" мальчик, увидав в книге, которую читал отшельник, изображение горящего дома, хотел бежать за водой, чтобы залить огонь (I, 10). В симплицианском "Вечном календаре" мальчик, приметив, что, когда батька курил трубку, у него из ноздрей пошел дым, принес воду и вылил отцу на голову, решив, что он загорелся. Многие эпизоды романа происходят не в определенное время, а "однажды". Они как бы вклеены в роман и могли бы с таким же успехом найти место в народном календаре как самостоятельные шванки, получив особое название, например "Кунсткамера" (I, 24), "Искусство ворожить" (I, 28), "Украденный заяц" (III, 24) и многие другие.
Поведение Симплициссимуса исходит из "готового опыта". Рассуждения пастушонка, а затем шута в Ганау и его неожиданная эрудиция не отвечают ни возрасту, ни какой-либо "ступени развития". Овтроумие Симплициссимуса – не проявление личности в неповторимой обстановке, а готовые "находчивые ответы" шутов и персонажей из анекдотов, пригодные для любых сходных ситуаций. В аналогичных ситуациях сам Симплициссимус дает однотипные ответы (II, 29; III, 14). Его поведение определяется не развитием личности, а местом, отведенным ему в романе. По мнению Домагаллы, следует говорить не о личности Симплициссимуса, а лишь о некоем "общезначимом" симплицианском поведении, симплицианском отношении к жизни, запечатленном в романе. Домагалле удалось показать несостоятельность внеисторического понимания "Симплициссимуса" как "романа развития", что не только отрывало его от ближайшей литературной традиции, но и от всего остального творчества Гриммельсгаузена. Положения, выставленные К. Луговским и Домагаллой, оказали влияние на дальнейшую интерпретацию "Симплициссимуса". Коллективная "История немецкой литературы", выходящая в ГДР, также называет основной формой этого романа "рассказы для календарей" [1048]. Даже Я. Схольте, убежденный в том, что "Симплициссимус" является последовательным "романом развития", не удержался от замечания, что Гриммельсгаузен смотрел на свое произведение, как "на выросшую до исполинских размеров историю для календарей" [1049]. За последнее время стремление отвергнуть "тривиальное" толкование "Симплициссимуса" как "романа развития" особенно сильно в среде литературоведов Западной Германии и США, увлеченных формально-структуралистическими изысканиями [1050].