Все в голове будто онемело и глаза застилала белая пелена. Я не могла сосредоточиться ни на чем. Именно с этого момента помню все туманно и отрывочно.
Наш поезд доехал до станции Хаттёбори. Кодэмматё, Нингётё, Каябатё, Хаттёбори. На Хаттёбори раздался звонок, и поезд резко остановился. Я продолжала стоять, ухватившись за поручни, смутно осознавая, что происходит вокруг. По дороге лучше было бы сойти с поезда, но эта мысль не пришла мне в голову. Уже было поздно, и я все равно опаздывала, но мне было плохо и ничего не оставалось, кроме как ехать дальше.
Свободных мест не было. Постепенно слабели мышцы ног, но пока не до такой степени, что я не могла стоять. Чувствовала, что пустота в голове как-то расширяется. Поезд так и остался на Хаттёбори, и я попробовала выйти на платформу. Там лежал мужчина — лицом вверх. Похоже, у него остановилось сердце, и санитары делали ему массаж.
Упал только один человек, но многие, чувствуя себя плохо, сидели на корточках. В поезде прозвучало объявление: на соседней станции пассажир разбил бутылку с лекарством, и поезд опаздывает в связи с уборкой. Однако тут же раздалось новое объявление: пассажиры, как можно скорее покиньте станцию. Те, кто могут передвигаться, быстро выходите наружу.
В поезде еще оставалось много пассажиров, которые надеялись, что он пойдет дальше. На платформе был телефон, и я решила позвонить в фирму. Перед телефоном выстроилась очередь; встала и я. Дозвонившись, я сказала: поезд остановился. Мне плохо. Во всяком случае, я опаздываю. Только повесила трубку, как показалось, что я вдохнула тяжелый воздух, и я страшно закашлялась. Вслед за мной закашлялись и стоящие сзади люди. Зловоние дошло досюда, подумала я. Мне уже было трудно передвигаться, поэтому я дошла до скамейки на платформе и села.
Тут служащий станции объявил: те, кто плохо себя чувствует, соберитесь в центре платформы. Там было достаточно много тяжелобольных, и я, хоть и чувствовала себя плохо, сначала не пошла — думала, смогу сама двигаться. Однако пока я сидела на этой скамейке, мне стало еще хуже, было уже трудно дышать.
Поэтому, в конце концов, я тоже пошла туда, куда приглашал служащий, — а потом уже не могла больше двигаться. Сначала мне предложили сесть на деревянную тумбу: если плохо себя чувствуете, садитесь на нее. Эта тумба служила для того, чтобы с нее дежурный по станции мог обозревать всю платформу. Но я уже не могла сидеть на ней и постепенно сползала вниз, и, в конце концов, легла на бок.
Однако по сравнению с другими людьми я еще была в сознании, и поэтому полиция стала опрашивать меня: что произошло? Я не помню, что говорила в то время. Вероятно, имя, адрес. Думаю, мне задавали эти простые вопросы.
Те, кто могли двигаться, уже сами выбрались со станции, и на платформе остались только мы, всего тринадцать человек. По виду — все служащие, среди них одна женщина, которая стояла за мной в очереди к телефону и сильно кашляла. Стоящий рядом мужчина кашлял кровью. Это я помню. Я видела кровь…
Сначала мы все лежали на полу платформы, но через некоторое время служащие сняли сиденья со стоящего у платформы поезда и уложили нас на них. После этого стали выносить нас наружу, используя сиденья поезда как носилки. Служащих было три человека — думаю, им было тяжело нести нас вверх по лестнице вместе с сиденьями.
Снаружи на земле были разостланы виниловые простыни, на которые поставили сиденья. Затем нас накрыли шерстяными одеялами, которые привезли неотложки. Но все равно было ужасно холодно — просто необычно. Холод распространялся по всему телу от кончиков рук и ног. Холодно! — кричали тут и там, и одного за другим нас укрывали шерстяными одеялами.
К тому времени подъехало несколько машин "скорой помощи", и они начали вывозить сначала тяжелобольных. Я оказалась в следующей группе. Как я узнала потом, я была двадцать пятой больной, которую увезли со станции Хаттёбори.
Тогда я не имела представления, что же все-таки произошло. Однако позже я слышала, что один частный водитель, который перевозил пострадавших, сказал: это зарин. В районе станции Цукидзи было очень много пострадавших, и карет "скорой помощи" не хватало. Поэтому водители обычных машин перевозили не очень больных пассажиров до ближайших больниц — от них я и узнала, что это был зарин.
Услышав это, я подумала: вот оно что, — и в голове сразу всплыл инцидент в Мацумото. Значит, и теперь должно погибнуть много людей. И я вспомнила сенсационную новость, опубликованную в газете "Йомиури": за этим, видимо, стоит "Аум".
Я не знала, сколько прошло времени с начала инцидента, потому что не могла даже поднять руку, чтобы посмотреть на часы. Когда меня привезли в больницу Токийского стоматологического института, как я помню, на стенных часах было уже 11.
Пока я ждала, больше всего страдала от холода. Сознание ни разу не теряла. Боролась изо всех сил, чтобы оставаться в сознании, — я боялась, что если хоть раз потеряю сознание, тогда действительно может все кончиться.
Боялась ли я? Было бы неправдой сказать, что я совсем не думала: чем все это кончится? Однако в том моем смятении я не все понимала. О грозящей моей жизни опасности не думала. Правильнее будет сказать, что благодаря затуманенному сознанию я обошлась без таких мыслей.
В эту ночь в больнице я не могла спать. Видела сон: кто-то приходил, чтобы убить меня. Я лежала в отдельной палате, и когда неожиданно просыпалась, мне казалось, что я вижу чей-то силуэт. Было ужасно страшно… Немного посплю — и тут же просыпаюсь, только засну — и сразу открываю глаза, и так несколько раз.
В больнице под капельницей самочувствие особенно плохим не было — скорее даже улучшилось. Онемение в конечностях прошло, руки и ноги согрелись. На следующий день, можно сказать, я чувствовала себя удовлетворительно. В конечном счете, в больнице я провела две ночи. На третий день выписалась, считая, что все уже хорошо и рецидивов не будет. Доктор тоже сказал, что все восстановится и больше беспокоиться не о чем. Однако после того как я вернулась домой, мне стало ужасно плохо. Самочувствие сразу ухудшилось. Дышать я кое-как могла, но так плохо мне еще не было. И это продолжалось целую неделю. Из-за плохого самочувствия не было аппетита, левая часть тела почти вся онемела.