— А что это, пане генеральный писарю, ты тут сумерничаешь? — обратился он весело к Мазепе. — Небось, и у тебя "мурашкы" поза спиной бегают?
— Да, есть малость, — ответил Мазепа, — приветствуя Кочубея, — а что, собираются?
— Скоро негде будет и яблочку упасть... А вот только одного я опасаюсь: что как пан гетман Бруховецкий со своей "згодою" обманывает нас, заманит всех с войсками на левый берег, а потом и отдаст москалям? Не верю я что-то и послу его... лисица... у!.. Стреляная лиса!..
— Не бойся... Бруховецкий на этот раз не обманывает нас; он потому к нам и ластится теперь, что ему некуда податься.
— О? Откуда ты знаешь?
— Сорока на хвосте принесла.
— Да и добрые же у тебя, пане, сороки вести приносят.
— И все добрые вести, — усмехнулся Мазепа, лукаво подмигивая бровью, — а когда же свадьба, пане подписку? Надо бы стараться поскорее, ведь гетману казаки в войске надобны.
— Поспеем, — тряхнул весело головой Кочубей. — А слышал ли новость — и от Сирко послы из Запорожья прибыли.
— Ну? — оживился Мазепа. — Наверное?
— Сам видел.
— Ну, так идем, идем скорее... "Цикаво"! Что-то они привезли с собой.
Товарищи вышли из флигеля, в котором жил Мазепа, и направились по двору к замку, в парадной зале которого назначена была рада.
Беспрерывно по пути их обгоняли группы старшин, спешивших во дворец, все они весьма дружелюбно приветствовали Мазепу и Кочубея. Замок уже горел огнями. Наши путники поднялись по широким ступеням и вошли во дворец.
Ярко освещенные широкие коридоры дворца были уже наполнены народом; всюду сновали прохаживающиеся группы, везде слышался оживленный говор, беспрерывно то там, то сям повторялись имена гетмана Дорошенко и Бруховецкого, и тогда, как имя первого произносилось всегда с восторгом, ко второму прилагались весьма нелестные эпитеты. Издали доносился сдержанный гул множества голосов.
Пробираясь осторожно среди этих снующих пар, Мазепа и Кочубей достигли, наконец, до высоких, окованных медью и бронзой дверей и, отворив их, очутились в большом парадном зале.
Зала была уже полна народа. Приглашенное на раду почетное духовенство занимало приготовленные ему направо и налево от высокого золоченого стула гетмана места; за колоннами, вдоль стен и перед гетманским креслом помещалась казацкая старшина и украинская шляхта, а ближе к выходу стояли отдельной группой почтенные купцы и горожане, выделявшиеся от всех остальных сословий своими темными длиннополыми одеждами и отсутствием оружия. Рядом с гетманским стулом приготовлен был такой же стул для митрополита, а по левую руку меньшее кресло для гетманши. И духовенство, и казачество, и шляхетство — все блистало самыми драгоценными одеждами. Десятки люстр, усеянных восковыми свечами, заливали всю залу целыми потоками яркого света, придавая ей необычайно торжественный вид.
Гетмана еще не было, а потому все присутствующие, стоя в разных местах группами, вели между собою оживленный разговор. Говор сдержанных голосов, словно однообразный шум волн морских, наполнил весь зал. Появление Мазепы и Кочубея было сразу замечено.
— А, пан писарь, наш генеральный писарь, — окликнул его кто-то из близ стоявшей группы казаков.
— Сюда, сюда, к нам пожалуй!
Мазепа подошел к окликнувшей его группе и пожелал всем доброго здоровья.
— Здоров, здоров! — отвечали ему несколько голосов.
— Ты вот скажи нам, пане генеральный писарь, — продолжал подозвавший его казак, — тебе это теперь лучше знать, неужели гетман наш в самом деле думает отдать свою булаву этому антихристу?
— Да мы тому псу такую булаву покажем, что он и на том свете не выдыхает, — закричали гневно казаки.
— Стойте, стойте, панове, — остановил их Мазепа, — вы так очень на. него не нападайте, а то ведь он и от "згоды" откажется. Да и что бы с того вышло, если бы гетман наш уступил ему булаву?
— Как что? — перебили его отовсюду голоса. — Отдать нас в руки этому гаспиду, этому Иуде!..
— Хе, хе, хе, панове, вы шумите заранее, — усмехнулся Мазепа, — в том-то и дело, что ни нас, ни нашу булаву никто не смеет помимо нашей воли кому-нибудь отдавать. Так вот, если бы гетман Дорошенко и отдал Бруховецкому свою булаву, а мы бы того не захотели, так разве смог бы Бруховецкий без нашей "згоды" над нами гетмановать? Эй, панове, панове, вы и забыли, что если кого и камнем ударить хочешь, то надо перед ним прежде нагнуться до земли. То-то и выходит, что можно так всякую вещь устроить, что и волки будут сыты, и овцы будут целы!
— Хо, хо! Да ты умеешь рассуждать, голова! Так оно добре выходит! — раздались отовсюду одобрительные возгласы.
Слова Мазепы полетели в одну группу, в другую, а он, довольный тем, что меткое слово его произвело благоприятное впечатление на казаков, двинулся дальше.
Но в этот раз ему, кажется, не суждено было добраться до своего места. Едва только сделал он несколько шагов, как его окликнули с другой стороны, и снова он должен был принять участие в разговоре и разъяснить слушателям возникшее недоразумение. Словом, каждая группа, мимо которой проходил он, подзывала его к себе для разъяснения какого-нибудь вопроса или встречала дружественным приветствием. Это всеобщее внимание приятно щекотало самолюбие Мазепы.
"Гм, черт побери, — думал он про себя, покручивая молодцевато усы и пробираясь вперед, — что я тут, долго ли, полгода — не больше, а вот уже все знают меня, все за советом идут. Гм, фортуна, кажется, ухватилась за мое плечо рукою и хочет, чтобы я ее повел, куда захочу. Шутка! За полгода генеральный писарь! Да если так пойдет и дальше, так и пророчество Сыча, быть может, не окажется химерой".
При этой мысли Мазепа улыбнулся, как улыбаются люди какой-нибудь несбыточной фантазии, неисполнимой мысли, но вместе с этим он почувствовал, что к щекам его прилила горячей волной кровь. Так дошел он до ближайших к гетману мест и остановился с Кочубеем за гетманским креслом. Оглянувшись кругом, он заметил, что невдалеке от него стоит Самойлович, окруженный несколькими шляхтичами и казаками. Очевидно, он рассказывал своим слушателям что-то веселое и забавное" так как лица их были оживлены, и до слуха Мазепы долетели веселый смех и одобрительные восклицания, покрывавшие речь Самойловича. "Вербує", — решил про себя Мазепа и перевел свой взор в противоположный конец зала.