Всё это терзало меня сильнее, чем муки ревности, которые я недавно испытал. Грубость моих соперников удесятеряла мои страдания.
Аврора была очень скромно одета. Она не постаралась принарядиться, как её более смуглая спутница, платье которой украшало множество оборок и лент. Такое кокетство противоречило бы выражению гордой печали на её прекрасном лице.
Платье из светлого муслина, сшитое просто и со вкусом, с длинной юбкой и узкими рукавами, какие носили в то время, подчёркивало женственные очертания её фигуры. Мадрасский клетчатый платок, повязанный в виде тюрбана — головной убор всех квартеронок, — казался короной над её высоким лбом. Его красные, зелёные и жёлтые клетки красиво оттеняли её чёрные, как смоль, волосы. На ней не было никаких драгоценностей, кроме двух золотых колец в ушах, которые своим блеском подчёркивали её яркий румянец, а на пальце золотое колечко — знак её помолвки. Как хорошо я знал его!
Я спрятался в толпу и надвинул шляпу так, что лицо моё не было видно со стороны помоста. Мне не хотелось, чтобы она меня заметила, но сам я не мог оторвать от неё глаз. В то же время я продолжал следить за дверью в зал. Отсутствие д'Отвиля начинало меня сильно тревожить.
Аврору поставили около помоста. Поверх толпы я видел краешек её тюрбана, а если становился на цыпочки, то видел и лицо; к счастью, она стояла ко мне вполоборота. Ах, как больно сжималось моё сердце, когда я старался понять выражение её лица, когда пытался прочесть её мысли!
Она казалась печальной и встревоженной, и это было вполне естественно. Но мне хотелось увидеть на её лице другое выражение — нетерпеливое ожидание, в котором страх сменяется надеждой.
Глаза её блуждали по толпе. Она всматривалась в окружавшие её лица. Она кого-то искала. Не меня ли?
Когда она смотрела в мою сторону, я опускал голову. Я не решался встретить её взгляд. Я боялся, что не удержусь и заговорю с ней. Любимая Аврора!
Я опять взглянул на неё. Глаза её по-прежнему искали кого-то. Ах, конечно, меня! Я снова скрылся в толпе, и взгляд её скользнул мимо.
Но тут я вновь посмотрел на неё. Лицо её омрачилось. Глаза словно потемнели — в них светилось отчаяние.
"Мужайся, Аврора! — шепнул я про себя. — Взгляни сюда ещё раз, любимая! Теперь я встречу твой взор. Мои глаза будут говорить с тобой. Я отвечу на твой призыв".
Она смотрит… Она узнала меня! Радость блеснула в её глазах. Улыбка тронула уголки её губ. Глаза её больше не блуждают — они смотрят в мои… О, верное сердце! Она искала меня!
Да, глаза наши встретились наконец и засветились горячей любовью. На минуту я потерял власть над собой, я не мог оторвать взгляда от неё и весь отдался своему чувству. И она — тоже. Я не сомневался в этом. Я почувствовал, как между нами протянулся луч любви, и сразу забыл, где я нахожусь.
Ропот и движение толпы заставили меня очнуться. Окружающие заметили её пристальный взгляд, и многие, умеющие читать подобные взгляды, поняли его значение. Они стали оборачиваться, отыскивая того, кто был её избранником. Я вовремя заметил это движение и отвернулся.
По-прежнему я смотрел на дверь и ждал д'Отвиля. Почему его всё нет? Моя тревога усиливалась с каждой минутой.
Правда, пройдёт ещё час, а может, и два, пока настанет её очередь… Но что это?..
Внезапно наступила тишина — по-видимому, толпу что-то заинтересовало… Я взглянул на помост, чтобы узнать, в чём дело. Какой-то чернявый человек поднялся на ступеньки и шептался с аукционистом.
Они говорили очень недолго. Казалось, человек о чём-то попросил и, получив согласие, отошёл на своё прежнее место в толпе.
Прошла минута, и вдруг, к своему удивлению и ужасу, я увидел, что надсмотрщик взял Аврору за руку и помог ей подняться на камень. Всё было ясно: следующей будут продавать её.
Я не могу теперь припомнить, что делал в первые минуты.
Как безумный бросился я к выходу и высунулся за дверь. Я глядел направо и налево, всматриваясь в прохожих. Д'Отвиля не было.
Я кинулся обратно, пробиваясь сквозь толпу, окружавшую помост.
Торги уже начались. Я не слышал вступительных фраз, но когда подошёл, над ухом у меня прозвучали ужасные слова:
— Тысячу долларов за квартеронку! Дают тысячу долларов!
"О Небо! Д'Отвиль обманул меня! Она погибла! Погибла!"
В отчаянии я хотел прервать торги. Я решил громко объявить, что они незаконны, так как нарушен порядок продажи, указанный в объявлении. В этом я видел последнюю надежду. Это была соломинка, за которую хватается утопающий, но я решил попытаться.
С губ моих чуть не сорвался возглас протеста, но тут я почувствовал, что кто-то тянет меня за рукав, и обернулся. Это был д'Отвиль. Слава Создателю, это был д'Отвиль!
Я едва удержался от радостного крика. Взгляд его сказал мне, что он принёс деньги.
— Ещё не поздно, но нельзя терять ни минуты, — прошептал он, всовывая мне в руку бумажник. — Здесь три тысячи долларов, их должно хватить. Это всё, что мне удалось достать. Я не могу оставаться с вами: тут есть люди, с которыми я не хочу встречаться. Увидимся после торгов.
Я едва успел поблагодарить его. Я не видел, как он ушёл: глаза мои были заняты другим.
— Тысячу пятьсот долларов за квартеронку, прекрасную экономку и швею! Тысячу пятьсот долларов!
— Две тысячи! — крикнул я хриплым от волнения голосом.
Такая большая надбавка привлекла ко мне внимание толпы. Люди обменивались многозначительными взглядами, улыбками и отпускали шутки по моему адресу.
Я не замечал их, вернее — не обращал на них никакого внимания. Я видел только Аврору, стоявшую на возвышении, как статуя на пьедестале, — воплощение печали и красоты. Чем скорее я уведу её отсюда, тем лучше. Вот почему я сразу назвал большую сумму.
— Дают две тысячи долларов! Две тысячи! Две тысячи сто? Дают две тысячи сто. Кто больше? Две тысячи двести? Две тысячи двести!
— Две тысячи пятьсот! — снова крикнул я как можно твёрже.
— Две тысячи пятьсот долларов! — повторил аукционист, монотонно растягивая слова. — Две тысячи пятьсот! Кто больше? Шестьсот, сэр? Хорошо, благодарю вас. Две тысячи шестьсот долларов за квартеронку! Две шестьсот!
"О Боже! Они могут дать больше трёх тысяч, и тогда…"