Вероника. Да, до смерти, мейстер!
Внезапно из темной двери сада появляется и поспешно входит Р а м и и г е р;
он в черном плаще.
Вероника. Ах, боже мой, это советник! Эйслебен. Господин советник?
Рамингер (сделав два шага, окидывает окружающих быстрым взглядом). Прошу прощенья, профессор, я хотел •переговорить с вами по весьма (смотрит на Вагнера) серьезному делу. Я вижу, что вы еще не ложились, а между тем (достает из-под плаща газету) дело не терпит отлагательства. Фрейлейн, прошу прощенья.
Эйслебен. К вашим услугам, господин советник. Я только провожу доктора Ваг... Вертера.
Рамингер. А, господин Вертер уже уезжает? Но, может быть, это дело заинтересует и господина Вертера? (Быстро Вагнеру.) Давно вы из Дрездена, доктор?
Вероника (не может сдержать восклицания). Ах!
Вагнер. Это не ваше дело, советник!
Рамингер. Жаль. Я бы вас спросил, не знали ли вы некоего капельмейстера по имени Рихарда Вагнера. Сейчас получен приказ об его аресте. А в сегодняшней газете напечатаны его приметы — вы позволите, профессор, помните, мы как раз говорили?..
Эйслебен. Эм-м... но право, дорогой советник, доктор так спешит.
Рамингер. Одну минуту. (Читает, бросая взгляды на Вагнера.) "Настоящим предписывается всем судебным местам и лицам в государствах Германского Союза немедленно по получении сего арестовать личность неблагонадежную в политическом отношении по имени Рихард Вагнер. Возраст 37—38 лет, рост средний, волосы русые, лоб открытый, брови русые, глаза серо-голубые, нос и рот умеренные, подбородок круглый, лицо выбритое, носит очки. Речь и движения порывистые. Одежда — сюртук черный,, брюки серые" и так далее. (Складывает газету.) Я полагаю, профессор, что вы извините меня, если я попрошу господина (подчеркивая) Вертера отправиться с нами в ратушу.
Эйслебен. Извините меня, любезный советник, я совершенно не вправе задерживать доктора Вертера — моего гостя. Идемте, доктор.
Вагнер (берет руки Вероники и Эйслебена). Я сохраню вас всегда в моем сердце. Прощайте, фрейлейн. (Целует ей руку.) Берегите мою собачку.
Быстро уходят с Эйслебеном в среднюю дверь. Рамингер бросается за ними, но Вероника становится между ним и дверью с гордым и решительным видом.
Вероника. Остановитесь. Вы у нас в доме, советник.
Рамингер (сдерживая гнев). Пустите меня, фрейлейн. Я должностное лицо. Стыдно немецкой девушке защищать бунтовщика. Пустите! (Хватает ее за руку.)
Вероника (вырывая руку, с достоинством). Да, немецкая девушка не запятнает чести немецкого дома! Она не выдаст гостя шпиону!
Слышен шум отъехавшего экипажа.
Рамингер. А! В самом деле. (С сарказмом.) Благодарю за откровенность, фрейлейн. Какое счастье, что я узнал вас... раньше завтрашнего дня!
Вероника. Небольшое счастье, советник, потому что и завтра вы бы услышали то же самое, разве в других словах.
Входит Эйслебен и смотрит на присутствующих.
Эйслебен. Извините, любезный советник, теперь я к вашим услугам.
Рамингер. Много чести, господин Эйслебен! Надеюсь, что мне никогда не понадобятся ваши услуги! Напротив, вам не мешало бы помнить, что, состоя на службе его светлости, неприлично укрывать бунтовщиков. Прощайте. Советую вам лучше смотреть за вашей дочерью. (Идет к двери.) О ней и так уже ходят рассказы.
Эйслебен. Что такое? Что вы сказали? (В ярости.) Негодяй! Ты посмел оскорбить меня, старика, в моем собственном доме, но я простил бы это. Но ты посмел оскорбить мою дочь, мое единственное сокровище, а я же, безумец, хотел отдать ее тебе. Вон из моего дома, негодяй, подлый судейский крючок! Я тебя вызываю... я... (Задыхаясь, падает в кресло.)
Рамингер быстро уходит.
Вероника (опускается перед,ним на колени и целует руку). Полно, успокойся, папочка, все к лучшему... ты же знаешь, м-илый, что я его никогда не любила... И какое счастье, что мы его узнали теперь...
Эйслебен. Негодяй, мерзавец, пустая голова! Я его застрелю... Вериночка, милое мое дитя.
Вероника. Все к лучшему, папочка... Я по-прежнему буду наливать тебе кофе по утрам и причесывать твою милую голову... и завязывать галстук, как прежде. Но папа, мейстер вернул мне душу, и если я выйду замуж, то только за того, кого люблю.
Эйслебен (бормочет). Опять Ульрих, бездельник, пустая голо... Впрочем, тебе лучше знать, Вериночка.
Вероника. Если даже он сбился с пути, моя любовь исцелит его душу. Какое счастье, какое великое счастье жить и страдать для этой радости встречи! Да, дни и ночи тосковать о нем, и ждать, и верить, и глядеть туда, в синеющую даль, откуда будет радость.
Эйслебен. Аминь! Grata superveniet, quae non sperabi-tur hora. Нежданно явится счастливый час.
Занавес.