— Читати далі? — спитав Трохим Іванович, невдоволено глянувши в бік селянина, який так сміливо назвав царя п'яницею. Відгукнулося одразу кілька голосів:
— Давай, Івановичу, давай. Всю як є таємницю вивертай навиворіт. Хочемо знати, як жив цар.
— "Ему заявили, что в Петрограде революция. Студенты и хулиганы взбунтовали молодых солдат. Что эти молодые солдаты отправились к Государственной думе и терроризируют депутатов и что Родзянко под влиянием Чхеидзе и Керенского уступил, а город захвачен чернью и взбунтовавшимися солдатами. Однако достаточно каких-нибудь четырех хороших рот, чтобы разогнать их".
— Ой ні. Там, мабуть, чотирьом ротам не впоратись. Чув? Місто захоплене черню та солдатами. А хіба тепер солдат у солдата стрілятиме? Не ті часи.
— А як туди направлять полки, вірні цареві?
— Невже знову проллється кров?
— Не посміють... Кажу ж, солдат тепер уже не той, що був раніше. Солдат порозумнішав. Пам'ятаєш, що Пимон розповідав про Артема Черкащина? Хоч зроду цієї людини в очі не бачив, але чув, що й там, на фронті, не без добрих людей.
Трохим Іванович вислухав це мовчки і, коли всі знову затихли, продовжував:
— "В это время в вагон вошел Воейков и сказал, что здесь, на ст. Вишера, получена телеграмма, из которой видно, что из Могилева идет на ст. Дно поезд с 70 георгиевскими кавалерами (это георгиевские кавалеры направлялись из Ставки в Царское Село представляться государю). По слухам, они должны были преподнести ему георгиевский крест третьей степени".
— Такого я ще не чув: не він їм, а вони йому чіпляють нагороду.
— Та ти слухайї
— "Государь, этих доблестных георгиевских кавалеров вполне достаточно,— сказал Воейков,— для того, чтобы ваше величество, окруженный этой славной свитой, могли явиться в Царское Село. Там вы станете во главе верных вашему величеству войск Царскосельского гарнизона и двинетесь в Петроград к Государственной думе. Там взбунтовавшееся войско вспомнит царскую присягу, и вы сумеете справиться с молодыми солдатами и революционерами". В этот момент в поезд вошел генерал Цабель. "Все это ложь,— сказал он.— Вас обманывают. Вот телеграмма. Смотрите. Она подписана петроградским комендантом Николаевского вокзала поручиком Грековым. Вы видите, тут приказ задержать на ст. Впшера поезд литера "А", а затем направить его в Петроград, а ие в Царское Село". Государь воскликнул: "Что это? Поручик Греков — комендант Петрограда?" А Цабель сказал: "Ваше величество, в Петрограде шестьдесят тысяч войска во главе с офицерами уже перешло на сторону Временного правительства. Ваше величество объявлены низложенным".
— Розвалився царський трон.
— Куди ж Гюго, царя, дінуть? На дачі буде жити, чи легшу роботу для нього знайдуть?
— "Родзянко объявил по всей России о вступлении в силу нового порядка. Ехать вперед нельзя. На всех дорогах распоряжается депутат Бубликов". С крайним изумлением, растерянностью и горечью государь воскликнул: "Но почему же мне ничего не сказали об этом раньше? Почему говорят только сейчас, когда все кончено?" Но через минуту сказал со спокойной безнадежностью: "Ну, и слава богу. Я поеду в Ливадию. Если потребует народ, я отрекусь и поеду к себе в Ливадию, в сад. Я так люблю цветы".
— Не слід йому їхати до Лівадії. Стільки крові народної пролив...
— А що ж ти хочеш? — обережно спитав Трохим Іванович, дивлячись на селянина, одягненого в старенький піджак.— Ну, відповідай!
— Те, що я хочу, лишиться в моїх думках. І ти мене, Трохиме Івановичу, не випитуй...
— Я так, для інтересу.— І він знову уткнувся в газету, читаючи поволі й неголосно: — "Многие из присутствующих лиц, составляющих свиту государя, утверждают, что в эту минуту генерал Воейков воскликнул, что "остается одно — открыть Минский фронт немцам, и пусть германские войска придут для усмирения этой клоаки". Адмирал Нилов, как он ни был пьян, взволнованно сказал: "Вряд ли это удобно, ведь они заберут Россию и потом обратно нам не возвратят". Воейков продолжал настаивать, уверяя, что, по словам княжны Васильчиковой, император Вильгельм воюет не с Николаем, а с Россией, преследующей противодинастические стремления. Государь ответил на это: "Да, об этом много раз говорил мне Григорий Ефимович (Распутин)".
— Листівку нам солдата показували... Просто стид і сором... Распутін з царицею голісінькі... Тьху!..
— "Но мы его не слушали,— продовжував читати Безсалий, що, як губка воду, вбирав у себе кожне прочитане слово.— Это можно было сделать, еще когда германское войско стояло под Варшавой. Но я никогда не изменил бы русскому народу".
— Не "ізмінив"... А у п'ятому році в Петрограді хто дав наказ розстрілювати робітників? Жінки там були, діти, старики немічні... А тепер, чуєш, до Лівадії він хоче їхати, квіточки нюхать... Забити його треба, як убивав він трудовий народ. Не шкодуючи — забити! — повторив уже сміливіше селянин, одягнений в старенький кожушок. На нього з острахом подивилися всі.
— Гляди, Мефодію, посадять тебе за такі розмови під арешт, тоді нікому буде стерегти ізаровський ліс.
Трохим Іванович удав, ніби він нічого не чув, про що розмовляли МІЖ собою селяни, і читав далі:
— "Последний раз я видел Николая в четыре часа тридцати минут вечера верстах в тридцати от ст. Русса. Он вышел на площадку землисто-бледный, в солдатской шинели с защитными полковничьими погонами. Его папаха была сдвинута на затылок. Он несколько раз провел рукой по лбу. Растерянным взглядом обвел станционные постройки".
— Знову, певно, нализався горілки.
— "С ним рядом, тяжело покачиваясь, стоял пьяный Нилов и что-то напевал. Постояв минуту, Николай вошел обратно в вагон. Поезд тронулся. Попасть на него я не мог".
Трохим Іванович закінчив читання і з хвилину, а може, й дві, мовчки розглядав листок, потім, повернувши його візникові, сказав:
— Ти знаєш, що тобі може бути, коли цю штуку знайдуть у тебе стражники? Не знаєш? Тебе за цей листочок можуть на каторгу вислати.
— Ну-ну, Трохиме Івановичу, ти не залякуй. Не сам же я... Он скільки нас на станцію їздило. Всі ми відповідачі. А Мефо-дій порадив до тебе зайти, бо ти грамотій, ти теж разом з нами цю бумагу читав, отже, й тобі доведеться відповідати.