– Ну, оставим уж в покое эту беднягу Клепеницер. Может, и вам тут что-нибудь подходит? – лукаво говорит мама. – Вот, например, такая пословица: "Не в свои сани не садись"...
– Это мне... – смущенно говорит Алина. – Я знаю, что ты про меня думаешь.
– Но почему? – улыбается мама.
– Ну, потому что я все воображаю себя взрослой и стараюсь сесть "не в свои сани".
– А! – смеется мама. – Может быть, и так. А вот эта кому: "Сколько веревочку ни вить, а кончику быть"...
– Это нашей Динке! Динке! Динке! – шумно радуются Мышка и Алина.
– Потому что она, мама, наврет что-нибудь, а потом забудет, как врала, и скажет совсем другое – вот кончик и вылезет наружу! – объясняет Алина.
Динка настороженно смотрит то на сестру, то на мать.
– Слышишь, Динка, говорят, что это о тебе сказано. А ведь человеку бывает ужасно стыдно, когда его ловят на вранье, – наклоняясь к дочке, говорит мама и, приглаживая ее волосы, добавляет: – Ну ничего. Скоро она у нас станет старше и сама поймет, как это нехорошо.
"Ох, мамочка, – уткнувшись к ней в колени, думает Динка, – я и сейчас понимаю, но у меня такая жизнь... Ну разве можно сказать про Леньку, когда сам Ленька не хочет! Ведь это чужая тайна... Счастливые вы все, вам не надо врать..."
А мама, как будто не замечая ее смущения, вычитывает из книжечки еще одну пословицу: "Не плюй в колодец – пригодится воды напиться".
– А это мне! – радуется Мышка. – Это о Гоге... Вот я не презираю его, как Динка, и он мне много интересного рассказал, и стихи читал, и книжку обещал дать. Значит, я не плюнула в колодец – и мне пригодилось!
Алина заглядывает в мамину книжечку и вдруг горестно вздыхает:
– Ох, мама! Смотри: "Куй железо, пока горячо". Это ведь мне! Не ответила я сразу своей подружке Сонечке из Витебска, а теперь письмо потерялось, и нет адреса...
– Так и не нашлось письмо? – закрыв книжечку, спросила мама. – Да, я помню. Это ужасно неприятно. Только эта пословица не совсем подходит к такому случаю...
Мама объясняет пословицу и незаметно переходит к тихим, теплым воспоминаниям.
– Когда мы с папой жили на элеваторе... – начинает она.
– Мама! Почему от папы так долго нет писем? – неожиданно прерывает ее Мышка, и все трое с тревогой смотрят на мать. – Может быть, с ним что-нибудь случилось?
– Нет, если бы что-нибудь случилось, я бы сейчас же узнала. Просто ему не с кем послать письмо. Ведь папа не может писать по почте, – спокойно объясняет мать.
– А где же Кулеша? Разве он не приезжал с тех пор? – спрашивает Алина.
– У Кулеши много других дел. Но он обязательно приедет и привезет нам письмо, – успокаивает детей Марина.
– Мама! Расскажи про Кулешу! – вдруг просит Динка.
– Расскажи, расскажи! – поддерживают ее сестры.
– Да вы уже двадцать раз слышали! – улыбается мать, но она и сама любит вспоминать свое первое знакомство с Кулешей. – Ну, слушайте... – начинает она, понизив голос. – Случилось это, когда мы еще жили на элеваторе. Один раз товарищи поручили мне перевезти в другой город запрещенную литературу...
– В Сызрань, мамочка, – шепотом подсказывает Алина.
– Да, в Сызрань, – подтверждает мать. Дети придвигаются ближе и с волнением смотрят ей в лицо. Марина рассказывает, как она укладывала в чемодан свои вещи, перемешивая их с нелегальной литературой, как волновалась на вокзале и наконец села в поезд. – В вагоне было мало народу... Рядом со мной сел студент. Он попросил разрешения поставить мой чемодан на полку, а рядом поставил свой, новенький черный чемодан...
– Мама, а какой он был, этот студент? – с жадным любопытством спрашивает Динка. – Ты сразу посмотрела на него?
– Конечно. Мало ли кто мог ехать со мною. Но я посмотрела и успокоилась. Студент был совсем молодой. Видимо, еще первокурсник. Крепкий, приземистый, с коротко остриженной головой и торчащими ушами, он показался мне немножко чудным... – весело усмехается Марина, но дети нетерпеливо ждут продолжения. – Ну, я успокоилась... Едем, едем... Вдруг...
– Почти перед самой Сызранью, – шепотом подсказывает Алина.
– Да, на одной из станций... в вагон входит жандармский офицер и с ним два жандарма...
– Ой... – чуть слышно вздыхает Мышка. Динка прижимает к щеке мамину руку. А взволнованный рассказ подходит к самому интересному месту:
– "Мадам, вы арестованы. Потрудитесь указать ваши вещи". – "У меня нет вещей". – "Нам известно, что с вами был чемодан".
Марина бросает быстрый взгляд на студента и указывает на его чемодан. Студент молчит, но молодое скуластое лицо его выражает полную растерянность...
Жандарм снимает с полки новенький черный чемодан и идет с ним к выходу.
"Прошу", – говорит Марине жандармский офицер.
У двери она оглядывается. Студент стоит у окна, торчащие уши его пылают огнем... Марина проводит ночь в тюремной камере. Утром ее вызывают на допрос.
На столе – раскрытый чемодан. Содержимое его вызывает полное недоумение следователя: несколько старых, исчерканных карандашом учебников, со старыми надписями многочисленных владельцев, огрызок свежей булки, серый кулек с сахаром, завернутое в полотенце мыло и аккуратно сложенная чистая рубашка...
– Ну и отпустили меня домой! – весело заканчивает Марина. Динка громко хохочет и подпрыгивает от удовольствия. Мышка хлопает в ладоши и обнимает мать, но Алина усаживает сестер на место:
– Подождите! Ведь самое главное было потом... Мама, рассказывай дальше!
– Рассказывай, мамочка! – просят дети.
– Прошло года три... – напоминает матери Алина.
– Да, не меньше. Я уже совсем забыла этот случай, как вдруг приходит откуда-то папа и с хохотом рассказывает мне, что товарищи рекомендовали ему для связи одного студента по фамилии Кулеша. И что, рассказывая о себе, студент упомянул о случае в вагоне, когда в его руки случайно попал чемодан с нелегальной литературой. "Эта попутчица лишила меня последней рубашки, но открыла мне глаза", – серьезно добавил он, не обращая внимания на то, что наш папа совершенно поражен его рассказом... – Марина взглянула на веселые, улыбающиеся лица детей. – Вот и все про Кулешу.
– А помнишь... – снова начинает кто-то из детей. Сумерки уже мягко ложатся на кусты и деревья, окна в даче становятся черными, скоро Катя зажжет в комнате лампу, а воспоминания следуют одно за другим, и маленькая теплая кучка на крыльце все тесней жмется друг к другу.