Сердце ее останавливается, побелевшие губы не произносят ни одного звука. Но ужас, застывший в глазах девочки, и слабое движение руки, указывающей на окно, красноречивее слов. Отодвинув со своего пути Алину, Костя бросается на террасу и прыгает через перила в сад. Оцепенев от неожиданности, Катя остановившимися глазами смотрит ему вслед. Марина молча втаскивает в комнату девочку.
Глухой стук оконной рамы и шум борьбы достигает их ушей. Катя, очнувшись, выбегает на террасу... Гулкий и резкий в тишине звук выстрела встряхивает дом. В комнате дребезжат стекла. Марина толкает девочку к детской.
– Иди к детям! – торопливо бросает она ей, исчезая за дверью.
Но Алина не двигается с места; за окном слышен топот убегающих ног, треск ломаемых веток...
– Мамочка... мамочка... – жалобно доносится из детской, и Мышка, сонная, в одной рубашке, протискивается в дверь.
Алина обнимает сестру и уводит ее обратно.
– Ложись, ложись... Это гроза... – укладывая ее в постель, торопливо шепчет Алина.
– Что-то так сильно ударило... – закрывая глаза, бормочет сонная Мышка...
– Это гром... Не бойся... Спи, спи... – укрывая ее одеялом, дрожащим шепотом уговаривает Алина.
Мышка покорно закрывает глаза... Рядом на постели, разметавшись в богатырском сне, сочно всхрапывает Динка...
Уложив сестру и убедившись, что она спит, Алина выходит в комнату матери. Катя в немом отчаянии стоит, прислонившись к притолоке двери...
– Помни о главном... Мы еще ничего не знаем... – строго говорит ей Марина, закрывая на ключ дверь. – Помни о главном, Катя... – повторяет она, сжимая плечи сестры.
Катя, бессильно уронив руки, опускается на кровать.
– Алина, – говорит мать, замечая девочку, – иди спать, я сейчас приду к тебе.
Алина послушно идет в свою комнату и, не раздеваясь, ложится на постель.
Марина заглядывает в детскую, выходит на террасу: остановившись на ступеньках, слушает глухие отдаленные раскаты грома, торопливо проходит в палатку, тушит свет и, возвращаясь к сестре, тихо говорит:
– Сейчас могут прийти. Возьми себя в руки. Где второй ключ от флигеля?
– Под крыльцом справа... Я пойду, я все сделаю, не беспокойся... – чужим, безжизненным голосом отвечает Катя.
Марина порывисто обнимает сестру:
– Катя... родная... Сейчас это главное. Я все понимаю, но надо спасти Николая... Меня могут арестовать...
Катя вскидывает на нее черные сухие глаза:
– А если... и меня?
– Тогда пусть идет Алина. Я сейчас скажу ей, где ключ... – твердо говорит Марина.
Катя молчит... Глухой отдаленный звук второго выстрела доносится с Волги. Катя со стоном хватается за голову.
– Марина! У Кости нет револьвера... Это стреляют в него... – задыхаясь, шепчет она.
– Будем ждать... полчаса, час... – словно окаменев от тревоги, твердо повторяет Марина. – Помни о главном...
Катя помнит, но сейчас главное для нее – это жизнь Кости... Марина уходит, потушив свет. Она проходит в комнату Алины и, ложась рядом с дочерью, обнимает ее худенькие плечи.
– Алиночка! К нам могут сейчас прийти... – шепчет она.
– Я ничего не слышала, я спала... – тихо отвечает девочка.
Марина гладит ее холодные руки.
– На время... может, на несколько часов... нас с Катей могут увести, – с трепещущим сердцем предупреждает Марина и, чувствуя, как дрожат тонкие плечи девочки, замолкает...
Но Алина поднимает голову и, прижимаясь к уху матери, тихо шепчет:
– Я все знаю... Я пройду к флигелю... Отведу к Никичу...
– Ключ под крыльцом... справа... Запомни: справа под крыльцом...
– Не бойся, мама...
Марина молча сжимает руку дочери.
У калитки слышен громкий стук.
– Кто стрелял? – кричит ночной сторож. – Это у вас стреляли?
Глава 58
Глаза и уши утеса
Не спится в эту ночь Леньке. Ночная сырость забирается в его пещеру, влажное одеяло липнет к плечам. Под утесом глухо шумит и бьется о камни вода. Опершись на локоть, Ленька смотрит на кусочек темного неба, изредка прорезаемого молнией, на верхушки деревьев, вспыхивающие в темноте желтыми огоньками, и думает о близкой осени... Скоро покинет он этот утес и уйдет на пароход, служить новому хозяину. Только теперь свободный человек Ленька. Честно будет работать он и обижать себя не позволит.
Леньке чудится, как от пристани отходит пароход "Надежда", плывет он в разные города, день и ночь плывет. Чисто, до блеска, драит Ленька палубу, четко и быстро исполняет все приказания капитана, сидит среди матросов, и красуется у него на плечах матросский воротник... Хорошо это! По-человечески, по-настоящему! Только вот на берегу останется его Макака... Придет и сядет на обрыв одна-одинешенька. Поглядит на Волгу, поглядит на утес.
"Лень, а Лень?"
А его-то и нету... Далеко он, не прибежит, не приедет скоро... А случись что-нибудь, и слез ее не услышит. Только думать будет о ней: не обидел бы кто!
"Эх ты, Макака! Хотя б постарше была, а то ведь капля. Вот как есть капля в Волге-реке, так и она среди людей".
Разволнованный своими мыслями, Ленька накидывает на плечи пиджак и садится у входа.
"Всем ребятам закажу, голову сниму, если кто ее хоть пальцем тронет!.. А заработаю денег – куплю Макаке красные сапожки на осень. Мягонькие они, и подковки у них как жар горят. Хорошо бы такие сапожки, только небось дорого они стоят... Ну ничего! Отпустит капитан на берег, у пассажиров подработаю, а то на погрузку попрошусь... Достигну я эти сапожки, только б не плакала без меня Макака! Христом-богом попрошу: "Не плачь! Где б ни был, а услышу я твои слезы, и не будет мне спокоя. Не плачь без меня, глупая... Не побегу ведь я по воде, как Иисус Христос, небось!"
Ленька глубоко вдыхает ночной воздух и, высунув голову, глядит на небо, но в ушах его вдруг прокатывается гулкий звук выстрела... Что это? Недалеко где-то... Ленька вскакивает и тревожно вглядывается в лесную гущу. Не воры ли куда залезли? Много сейчас пустых дач, одни сторожа ходят. Сторожа и стреляют... Только бы не разбудили Макаку, а то испугается она... Дома у них одни женщины да старик Никич... Нынче небось хоть старик дома – не пойдет он в такую ночь рыбачить.
Глухой шум доносится до слуха Леньки: словно ломая кусты, кто-то напрямик бежит через чащу.