Но Леня, морщась, сказал:
– Нехорошо это… Люди едут с работы, пыльные, усталые, а мы гуляем, рвем цветы. Некрасиво как-то получается.
– Ну да, конечно, нехорошо, – согласилась Динка, пряча в траву свой букетик. – Но мы ведь тоже идем по делу, Лень?
На телеге густо сидели девчата и бабы; правил хлопчик в грязной вышитой рубашке.
– Добрый вечер! – приветливо поздоровались они.
– Добрый вечер! Добрый вечер! – весело откликнулись Леня и Динка.
Девчата, подталкивая друг дружку и перешептываясь, лукаво поглядывали на Леню. В близких селах хорошо знали Динку и желали ей счастья, а после хождения к пану с просьбой о коровах – особенно.
– Да пошлет вам господь! – с чувством сказала пожилая женщина, с улыбкой глядя на Динку.
– Спасибо, спасибо! – закивала головой Динка. Лошадь пошла шагом.
– А что, хороши хлеба нынче? – степенно спросил Леня, идя рядом с телегой.
– Добрые хлеба, – ответила женщина, но девчата зашумели, зареготали.
– Пану хватит! – выкрикнула одна, выглядывая из-за спины подруг.
– Ще и останется! – бойко поддержала другая.
– Пан своего хлеба жалеет, он по заграницам чужой ест! – съязвила третья.
– А Павлуха этот год голодный будет, – фыркнул кто-то из девчат, и все закатились дробным смехом.
– За Павлуху не бойтесь, он панских хлебов на три года себе запас! – подмигнул Лене хлопчик.
– А что, Павлуха не повесился еще? – весело осведомилась Динка. – Мы слышали, пан велел ему повеситься?
Бабы и девчата расхохотались, посыпались бойкие словечки по адресу бывшего приказчика:
– Нема для него осины подходящей!
– Долго выбирать надо!
– А правду сказать, с чого Павлухе вешаться? – утирая пыльное лицо платком, сказала молчавшая до сих пор баба. – У его губа не дура. Вчера, люди говорят, уже коло Матюшкиных усадьбу огородил, хорошу дачу себе ставит. Мужиков целу артель нагнал, гроши есть, чем ему плохо?
– Эге! Уже и столбы ставили! Люди бачили, в кажну ямку сам Павлуха с жинкой золотые бросали! Такой гад и в огне не сгорит, и в воде не потонет!
– А дерьмо, извиняйте, всегда поверху плавает!
– Куда там! С Матюшкиными они сваты, а Матюшкины, уж известно, гады!
– Всем гадам гады! – убежденно заявила Динка.
– Эге! Эге! – согласно и одобрительно закивали бабы. – Они, чуешь, барышня Динка, вчора на закладинах так-то вашего Ефима кляли! Не дай боже, как кляли! – озабоченно наклонившись к идущей рядом Динке, сказала пожилая женщина. – Сама слышала…
– Ничего. Придет такое время, что они еще Ефиму будут в ножки кланяться! – сердито сказал Леня.
На телеге притихли. Девчата с живым интересом смотрели на Леню.
– Придет, придет время! Отольются кошке мышкины слезки! Надоест народу терпеть их издевательства! – повторил Леня.
– Вот-вот… Так и солдат говорит. Значит, его правда. Только и солдата упредить надо, дуже богатеи на него злобятся… – понизив голос, доверительно сообщила пожилая женщина и, взяв у хлопчика вожжи, крикнула: – А ну погоняй! Бо вже не рано! Бувайте здоровеньки, барышня! До побаченья!
Лошадь рванулась вперед, телега, подпрыгивая на неровных колеях, подняла клубы пыли. Когда она исчезла под горой, Леня сказал:
– Опять про солдата слышу. И Ефим мне о нем говорил… Видно, смелый человек.
К лесу подошли, когда уже стемнело. Оглянулись по сторонам – никого…
Посидели еще на опушке, потом один за другим юркнули в кустарники и, прячась за деревьями, выбежали на дорогу.
– Ну, сюда уже никто не заглянет, – с облегчением сказала Динка.
Обнявшись, молча шли по дороге. С темного неба между верхушками деревьев выглянул тоненький серп молодого месяца.
– Смотри, какая у него смешная рожица! – указывая на него Лене, прошептала Динка.
– Любопытничает, – засмеялся Леня. – Интересно ему, как люди дружат!
Дорога была длинной, но Динка не думала об этом. Босые ноги ступали по заросшим колеям легко и мягко, знакомый смешанный запах хвои, лесных трав, грибов и остывающей от дневного зноя коры деревьев вливал в нее свежие силы, сердце, пережившее недавнюю разлуку с Хохолком, еще тихонько ныло, но рядом шел Леня, его теплая, сильная рука крепко сжимала ее руку, и от этого все вокруг казалось таким уютным и домашним.
– Как хорошо, – говорила Динка, подняв лицо к освещенным месяцем кружевным верхушкам деревьев. – Я так рада, что мой лес видит нас вместе…
– Он всю жизнь будет видеть нас вместе. Мы будем часто приходить сюда, Макака, – растроганно отвечал Леня.
Они шли и тихонько разговаривали; потом останавливались, и Динка, приложив палец ко рту, слушала ночных птиц.
– Это филин, – говорила она. – А это просто какая-то птичка проснулась на ветке. А это – слышишь? – белочка завозилась в дупле. А это шумят листья; все листья шумят по-разному, я это хорошо знаю…
Легкий влажный ветерок доносил сырой запах болота. Динка тянула носом и тихо уточняла дорогу:
– Близко овраг… Он сначала мелкий, а потом все глубже делается. Там много ежевики и малины…
Незаметно наступила ночь. На небе высыпали большие и маленькие звезды. Прямые желтые сосны уходили ввысь, переплетаясь с верхушками векового дуба. Лес, освещенный сверху, внизу казался черным и таинственным, пугливо и неожиданно выступали из темноты белые стволы берез. Динка вспомнила, что именно здесь, в этом лесу, крались убийцы Якова.
– Как страшно… – прошептала она, прижимаясь к Лене.
– Не бойся ничего. Никогда не бойся со мной… – уверенно сказал Леня.
– Скоро развилка. Почему не играет скрипка? – снова зашептала Динка.
– Иоська спит… – улыбаясь ей в темноте, успокоил ее Леня. – Смотри на звезды, Макака. Выбирай себе любую звездочку.
– А ты? – спросила Динка, закидывая вверх голову.
– А мне нужны только две звездочки, только две на всю жизнь! – целуя ее в глаза, прошептал Леня.
– На всю жизнь, – торжественно повторила Динка, и вдруг, словно подтверждая ее слова, по лесу пронесся тихий, тоскующий звук скрипки; он словно поднимался откуда-то из темных глубин земли и, постепенно разрастаясь, заполнял собой лес, тонкий и нежный напев его вылился в знакомую мелодию вальса.
Леня, вздрогнув от неожиданности, крепко сжал руку Динки.
– Это вальс… тот самый вальс… Он благословляет нас… – горячо зашептала Динка.