– Домой? – спросила Зося.
– Ах, нет, нет... – ответила торопливо Марылька, судорожно впиваясь в ее руку, – не могу, там смерть...
Они пошли по улицам. Всюду у ворот, у дверей домов стояли сбившиеся кучки мужчин, женщин и детей; видно, оставаться в домах было еще невыносимее, чем слышать этот немолчный грохот орудий. Во многих домах окна были выбиты, крыши проломаны; у некоторых обвалились углы и обнажили внутренность опустелых комнат. На каждом шагу попадались кучи сваленных на голую землю раненых; слышались томительные стоны. Но многие из раненых лежали уже безмолвно с раздувшимися, позеленевшими лицами; страшное, удушливое зловоние распространялось вокруг этих ужасных куч.
Марылька отворачивалась от этих картин и шла торопливо вперед и вперед, словно думала убежать от этого ужаса, окружавшего ее. Зося не отставала. Вдруг возле них, над самой головой, раздалось знакомое шипенье, затем треск, и что то огромное и ужасное впилось в стену соседнего дома. Зося и Марылька едва успели шарахнуться в сторону, как в воздух с клубами дыма полетели камни, щепки, осколки, и стена дома с грохотом повалилась вовнутрь.
– Ой, пани, уйдем. Здесь ходить опасно, – схватила Зося Марыльку за руку.
– А дома разве лучше? Еще задавит живых! – ответила с горечью пани.
Зося хотела что то ответить, но в это время внимание их привлекло какое то глухое рычанье, раздававшееся невдалеке. В глубине улицы два жолнера с остервенением вырывали друг у друга труп какой то дохлой собаки. Один из них был широкоплечий рыжий немец, другой – опухший и бледный литвин. Глаза их горели безумным блеском; они не говорили ни слова, а только глухо рычали, как два оскалившихся зверя... Несколько минут продолжалась эта безмолвная борьба; наконец немец ударил со всей силой в живот своего противника; с глухим стоном повалился тот навзничь, кровь хлынула у него горлом, из обессиленных рук выпала добыча; немец подхватил ее и бросился бежать. Жолнер с трудом приподнялся, он хотел встать – и упал снова... Дикий крик вырвался у него из груди, – он разразился ужасным, раздирающим душу рыданьем.
– Пойдем, пойдем отсюда, Зося! – вскрикнула Марылька. – Я не могу, не могу...
Они бросились поспешно в сторону и снова пошли вперед. Но вот издали послышался звон колокольчиков и из боковой улицы показалась печальная процессия. Впереди несли крест, за ним шли мальчики, одетые в белые сорочки, с зажженными свечами в руках, за мальчиками под балдахином шел ксендз со святым сакраментом, шествие замыкала плачущая толпа. Процессия медленно прошла мимо Марыльки и Зоей и повернула в следующую улицу.
– Ах, все напоминает о смерти! – простонала Марылька, сжимая голову руками и прислоняясь к стене.
– Кругом смерть, пани! Нам надо спасаться отсюда во что бы то ни стало и не ждать больше ни одного дня! – простонала и Зося.
Марылька не ответила ни слова, – она сама неотступно думала о том, как бы дать знать Богдану о себе, и не находила ни одного возможного способа.
Так, занятые своими мыслями, они дошли незаметно до городской стены.
– Взойдем посмотрим, Зося, – сказала Марылька.
Они поднялись на стену. Там и сям стояли на часах жолнеры; несколько жителей смотрели в отдаленье на происходившее внизу. Лагерь польский находился почти под самыми стенами города; в сравнении с козацким он казался таким ничтожным, беззащитным, – с высоты стен Марыльке видны были выкопанные по всем направлениям лагеря ямы, прикрытые бревнами и досками, разбитые возы, торчащие бездейственно пушки, залегшие за брустверами жолнеры. Вблизи самых польских окопов возвышались грозною стеной козацкие валы, черневшие массами людей, уставленные огромными пушками.
День клонился к вечеру; солнце заходило; стычки военные утихали, только кое где еще подымалось маленькое белое облачко, а вслед за ним раздавался глухой грохот выстрела. В лагере козацком начинали зажигаться огни; они вспыхивали там и сям на всей равнине до самого горизонта, и не было им конца.
Марылька не могла оторвать глаз от этой ужасной картины.
"Где он, где Богдан? В каком месте этого шумного моря? – повторяла она себе, скользя взглядом по темной массе козацкого лагеря. – Как передать ему весть о себе?"
Вдруг что то сильно свистнуло в воздухе и прожужжало над самым ухом Марыльки.
– Что это? – вскрикнула она, хватаясь за ухо.
– Стрела, – ответила Зося, нагибаясь и подымая с земли какой то заостренный предмет, – чуть чуть не в вас... уйдем отсюда, спрячемся хоть в той башне, пани!
– Черт побери! В самом деле стрела! – раздался в это время подле них грубый голос ближайшего жолнера. – Собаки проклятые!.. Ну, стойте ж, и я вам отплачу!
– Да разве отсюда долетит стрела в их лагерь? – изумилась Зося.
– Из лука то, может, и нет, а вот из этой штучки – посмотрим, – отвечал жолнер, наклоняясь к арбалету, – вон того здорового, который сидит подле пушки, попробуем снять... А ну!
Он нагнулся, прицелился и спустил пружину. Стрела перелетела через голову намеченного козака и упала за козацкими окопами.
– Донесла! – воскликнули разом Зося и Марылька и переглянулись.
Вдруг глаза их вспыхнули, одна и та же догадка пронеслась молнией в голове обеих.
– Пойдем скорее! – вскрикнула порывисто Марылька, хватая Зоею за руку и увлекая ее за собой.
Через полчаса они снова стояли на прежнем месте; в руке Марылька держала брошенную неприятелем стрелу с крошечным лоскутком бумаги, прикрепленным к ней.
– А что, если не донесет? Если стрела упадет здесь? – прошептала она в нерешительности.
– Выбирать неоткуда, пани, так есть хоть надежда, а без этого – верная смерть! – ответила настойчиво Зося и направилась к тому же жолнеру.
Пока Зося говорила с ним, Марылька вынула торопливо дрожащими от волнения руками из арбалета стрелу и всунула на ее место свою, с прикрепленною к ней бумажкой; затем она отошла в сторону, за выступ стены, и как будто совсем равнодушно стала наблюдать сцены, происходившие внизу.
Между тем Зося после нескольких предварительных комплиментов обратилась к жолнеру с самою обворожительною улыбкой:
– А пан мне не покажет, как спустить вон ту штучку? Хотелось бы мне самой снять хоть одного хлопа.