УЧИТЕЛЬ. Жениться??
АНДРИ. Отец, я прошу у тебя руки твоей дочери.
Учитель встает, как осужденный, услышавший свой приговор
МАТЬ. Я знала, что этим кончится, Кан.
УЧИТЕЛЬ. Молчи!
МАТЬ. А хлеб ронять вовсе не обязательно. (Поднимает хлеб с пола.) Они любят друг друга.
УЧИТЕЛЬ. Молчи!
Молчание.
АНДРИ. Но это правда, отец. Мы любим друг друга. Об этом трудно говорить. Еще когда мы были маленькие, в нашей комнатке с зелеными обоями мы говорили о свадьбе. А в школе мы стеснялись, потому что все над нами смеялись,— говорили, что это нельзя, мы же брат и сестра! Один раз мы хотели вместе отравиться, потому что мы брат и сестра,--— волчьими ягодами. Но это было зимой, и волчьих ягод не было. И мы часто плакали, пока мама не заметила,— ты помнишь, мама, — ты нас успокоила и сказала, что мы совсем не брат и сестра. И рассказала всю эту историю, как отец перевез меня через границу, потому что я еврей. Я тогда так обрадовался и всем и школе рассказал, и вообще всем. С тех нор мы не спим больше в одной комнате мы ведь уже не дети.
Учитель стоит молча, кик изваяние.
Отец, настало время нам пожениться.
УЧИТЕЛЬ. Андри, это нельзя.
МАТЬ. Почему же нельзя?
УЧИТЕЛЬ. Потому что нельзя!
МАТЬ. Не кричи.
УЧИТЕЛЬ. Нет! Нет, нет!
Барблин разражается рыданиями.
МАТЬ. А ты тоже не реви раньше времени!
БАРБЛИН. Тогда я покончу с собой.
МАТЬ. И не болтай глупости!
БАРБЛИН. Или уйду к солдатам. Да, да, к солдатам.
МАТЬ. Господь тебя накажет.
БАРБЛИН. И пусть накажет.
АНДРИ. Барблин!
Барблин выбегает из комнаты.
УЧИТЕЛЬ. Оставь ее. У тебя будет много других девушек.
Андри пытается вырваться.
Андри!
АНДРИ. Она не в себе!
УЧИТЕЛЬ. Нет, ты останешься!
Андри остается.
Это первое "нет", которое я вынужден тебе сказать, Андри. (Закрывает лицо руками.). Нет!
МАТЬ. Я тебя не понимаю, Кан. Я тебя совсем не понимаю. Ты что, ревнуешь? Барблин уже девятнадцать, и кто-то все равно придет. Почему же не Андри? Мы его знаем. Так уж устроен мир. Ну что ты так смотришь и качаешь головой. Ведь это же большое счастье. А ты не хочешь отдать ему дочь? Ну, что молчишь? Ты, что ли, на ней женишься? Ты молчишь, потому что ты ревнуешь, Кан. Ревнуешь к молодости, к жизни вообще, и что дальше все уже пойдет без тебя.
УЧИТЕЛЬ. Ах, что ты знаешь!
МАТЬ. Я же просто спрашиваю.
УЧИТЕЛЬ. Барблин еще ребенок...
МАТЬ. Все отцы так говорят. Ребенок! — это для тебя, Кан, но не для Андри.
Учитель молчит.
Почему ты говоришь "нет"?
Учитель молчит.
АНДРИ. Потому что я жид.
УЧИТЕЛЬ. Андри!
АНДРИ. Ну говорите же, что же вы?
УЧИТЕЛЬ. Жид! Жид!
АНДРИ. Ведь в этом же дело.
УЧИТЕЛЬ. Жид! На каждом третьем слове, ни дня без этого, на каждом втором слове, ни дня без жида, ни ночи без жида, кто-то храпит, а мне слышится "жид!", жид, жид, ни одного анекдота без жила, ни одного гешефта без жида, ни одного ругательства без жида, никого нет, а я слышу "жид!", жид, жид и тысячу раз жид, детишки играют в жидов, стоит мне повернуться спиной, а вслед мне "жид!", и лошади в переулках ржут "Жи-и-ид! Жи-ид! Жи-ид!.."
МАТЬ. Ты преувеличиваешь.
УЧИТЕЛЬ. Да неужели же не может быть других причин?!
МАТЬ. Так скажи о них.
Учитель молчит, потом берет шляпу.
Куда ты?
УЧИТЕЛЬ. Туда, где меня оставят в покое. (Уходит, с треском захлопывая дверь.)
МАТЬ. Теперь опять будет пить всю ночь.
(Затемнение)
НЕКТО: Ночь. (Бьет в гонг)
Картина шестая
Перед комнатой Барблин. Андри спит на пороге.
Андри. Барблин!
Тишина.
Ты спишь, Барблин? А знаешь, ночь — как молоко, голубое молоко. Скоро птицы запоют. Как млечный потоп... Барблин!
Тишина.
Пускай он придет, твой папаша, пускай обнаружит меня на пороге у своей дочери. Пожалуйста! Я все равно не перестану, Барблин, я буду каждую ночь сидеть на твоем пороге, каждую ночь,— пускай он хоть до смерти напивается из-за этого. (Достает сигарету.) Совсем уже спать не хочется. (Садится и закуривает.) Я больше не буду красться, как бродячая собака. Я буду ненавидеть. Я больше не буду плакать. Я буду смеяться. Чем они больше будут меня травить, тем приятней мне будет их ненавидеть. Ненависть придает человеку уверенность. И помогает строить планы. Я с каждым днем все больше радуюсь, потому что у меня есть план, и никто о нем не знает. А если я кажусь запуганным, то это я только притворяюсь. Ненависть делает человека хитрым. И гордым. Я им скоро покажу. С тех пор как я их ненавижу, мне часто хочется насвистывать и петь, но я этого не делаю. Ненависть делает терпеливым. И твердым. Я ненавижу их страну, которую мы скоро покинем, и все их рожи. Я люблю одного-единственного человека, и этого достаточно. (Прислушивается.) Кошка тоже еще не спит! (Пересчитывает монеты.) Барблин, я сегодня заработал полтора фунта — полтора фунта за один-единственный день. Я теперь экономлю. Я даже и не подхожу теперь к этому ящику. (Смеется.) Видели бы они, как они оказались правы: я только и делаю, что считаю деньги!
Вчера я видел этого Пайдера, — знаешь, того самого, которому ты нравишься. Который мне подножку подставил; он теперь как меня увидит, так ухмыляется, а мне плевать.
Мы поженимся. Ты веришь мне. Барблин, — есть другой мир, где никто нас не знает и где мне не будет никто подставлять подножку, и мы уедем туда, Барблин, а он тут пусть орет, сколько ему угодно. У нас уже есть сорок один фунт, слышишь! Сорок один фунт!
ГОЛОС СОЛДАТА: Жид всегда думает только о деньгах!
В эту минуту дверь открывается изнутри: в проеме стоит Солдат в свете свечи, босой, с расстегнутым поясом, полуголый.
СОЛДАТ. А ну пошел отсюда.
АНДРИ. Это неправда...
СОЛДАТ. Ты слышал? А ну пошел отсюда, пока я не сделал из тебя отбивную.
Андри уходит, а перед солдатом – Некто. Выстрел + Фон
Просцениум
НЕКТО. Андри так никогда и не узнал, что на самом деле произошло в ту ночь. А солдат, хвастаясь, что переспал с его невестой, предпочтет умолчать, что при этом скрутил ее ремнем и заткнул ей рот.
СОЛДАТ. Признаюсь: я его терпеть не мог. Я не знал, что он... не это самое, но все говорили, что он... это самое. Между прочим, я и сейчас думаю, что он таки был... это самое. Я его с самого начала терпеть не мог. Но я его не убивал. Я только делал то, что положено. Приказ есть приказ. Что бы было, если бы приказы не выполнялись! Я был солдат. (Уходит.)