— Если миссис Бартоломью так заботится о своих часах, почему они тут, а не наверху, в ее квартире? — Том тихонечко пошевелил ногтем, дверца не поддавалась…
— Потому что часы привинчены к стене, а винты заржавели, — объяснила тетя. — Хватит тут стоять. Пора пить чай.
— Конечно-конечно.
Сделав невинное лицо, как будто он случайно задержался у часов, Том пошел за тетей. Все равно дверца заперта.
Все трое поднялись по лестнице в квартиру Китсонов, а позади старинные часы пробили один раз — размеренный, полный собственного достоинства звук. Дядя Алан нахмурился и язвительно заметил, что часы идут точно, стрелки, как положено, стоят на пяти часах вечера — да вот только точное время они отбивают редко. На бой вообще внимания обращать не стоит, хотя бьют часы так громко, что и ночью в постели услышишь. Громко и всегда неверно.
Вот и второй этаж. Дальше шла лестница в мансарду, где обитала миссис Бартоломью, владелица старинных часов и, кстати говоря, всего огромного дома. Она была домовладелицей, а Китсоны и другие обитатели большого дома — квартиросъемщиками.
— Вот наша квартира, Том, милый, — объяснила тетя Гвен. — А вот гостевая комната, тут будет твоя спальня. Я вазу с цветами поставила, приготовила тебе разных книжек.
Она улыбнулась, глаза ее умоляли — пусть тебе здесь у нас понравится.
Комната маленькая, а потолок высокий. Вторая дверь, широкое, с большими стеклами окно — одно из тех, что он видел снаружи. Том уже приготовился изобразить из себя благодарного гостя, как…
— На окне решетки! — завопил мальчик. — Как в детской! Я вам не младенец!
— Нет, конечно. Конечно, нет, — тетя ужасно расстроилась. — Решетку не для тебя поставили, Том. Она тут уже была, когда мы только въехали. В ванной комнате на окне тоже решетка.
Однако подозрения Тома не вполне рассеялись.
Распаковывая чемодан перед чаем, Том успел повнимательнее осмотреть комнату. Вторая дверь вела в стенной шкаф для одежды, книги оказались девчачьими историями про школу, тетя Гвен их, наверно, хранила с детства, но хуже всего — что бы там тетушка ни говорила — решетки на окнах, как в детской.
Чаепитие отчасти вернуло Тому хорошее расположение духа. Тетя Гвен приготовила чай по-девонширски: к нему полагались крутые яйца, свежеиспеченные домашние булочки и домашнего же приготовления клубничное варенье со взбитыми сливками. Тетя объяснила, что любит готовить и получается у нее неплохо, так что, пока мальчик тут, она собирается побаловать его всякой вкуснятиной.
После чая Том написал матери письмо, сообщая о благополучном прибытии. В письмо он вложил открытку для Питера, где подробно описал свое новое положение. "Надеюсь, твоя корь полегче уже, — писал он. — На открытке башня собора в городе Или. (Он знал, что Питер заинтересуется — они оба обожали взбираться на башни всех церквей, не говоря уже о всевозможных деревьях.) Мы проехали через Или, но д. А. не позволил мне подняться на башню. Они тут живут в квартире, но сада нет и в помине. На окнах спальни решетки, как в детской, но т. Г. говорит, это не нарочно. Кормят вкусно".
Перечитав написанное, Том решил ради справедливости по отношению к тете подчеркнуть последнее предложение дважды. Вместо подписи он нарисовал вытянутого кота — он всегда так подписывался, потому что его имя, Том Лонг, и означало "длинный кот".
Он еще дорисовывал детали, когда снова услышал бой старинных часов. Да, звук доносился снизу громко и отчетливо, можно легко сосчитать удары. Том снисходительно улыбнулся, часы опять пробили совершенно неверное, просто невероятное время.
Глава 2
ЧАСЫ БЬЮТ ТРИНАДЦАТЬ
Том скоро привык к бою старинных часов, особенно в ночной тиши, когда все кругом давно спят. Только он никак не мог заснуть. Мальчик ложился в постель в положенное время и долгие часы лежал совсем без сна или в странной полудреме. Он никогда раньше не страдал бессонницей и никак не мог понять, что с ним происходит, тяжесть и не слишком приятные ощущения в желудке могли бы подсказать правильный ответ. Иногда он впадал в дремоту и тогда в полусне словно раздваивался — один Том никак не мог заснуть и ради собственного удовольствия держал без сна другого Тома. Этот первый Том непрестанно бормотал что-то о взбитых сливках, креветочном масле, ромовом соусе, домашнем майонезе и прочих жирных-прежирных составляющих его "диеты". Лучше уж совсем не спать.
Бессонница Тома объяснялась стряпней тети Гвен — вдобавок к отсутствию свежего воздуха и физических упражнений. Тому приходилось все время сидеть в квартире, разгадывая кроссворды и складывая головоломки. Ему не разрешалось даже открывать дверь молочнику — а то вдруг бедняга подхватит корь. Единственным упражнением стала помощь тете Гвен на кухне, где она готовила обильные жирные блюда — куда обильнее и жирнее, чем Том когда-либо раньше ел.
Том плохо разбирался в причинах бессонницы и способах борьбы с ней, так что ему и в голову не пришло пожаловаться. Сначала он пытался усыпить себя, читая припасенные тетей Гвен девчачьи книжки. Они были скучными, но не настолько, чтобы его усыпить, и он упорно продолжал их читать. Но тут дядя Алан обнаружил, что мальчик в половине двенадцатого ночи читает в постели. На голову Тома обрушился справедливый гнев тетушки, и чтение в постели было сокращено до десяти минут, он пообещал не зажигать свет после того, как тетушка его потушит и пожелает ему спокойной ночи. Том не слишком сожалел о книжках, но время в темноте тянулось еще медленнее.
Однажды ночью он, как обычно, лежал без сна, раздраженно уставившись в темноту — особенно обидно знать, что тетя и дядя сейчас сидят и читают, а может, разговаривают или чем еще приятным занимаются, и в гостиной горит яркий свет. А он тут, лежит с широко открытыми глазами, и заняться решительно нечем. Он уже столько ночей терпит, но сегодня, казалось, терпеть больше нет мочи. Том сел, откинул одеяло и вылез из кровати, еще сам не понимая зачем. Тихонько прокрался к двери спальни, без скрипа открыл и выбрался в крошечный коридорчик.
Из-за двери гостиной до Тома доносились дядины уверенные интонации, скорее всего, он читал вслух что-нибудь особенно умное из любимой вечерней газеты. Тетушка преданно слушала, если только не дремала.