В 1798 г. Фридрих Бланкенбург в "Литературных дополнениях к Всеобщей теории изящных искусств Иоганна Георга Зульцера", перечислив известные ему сочинения Самуеля Грейфензона фон Хиршфельда, замечает, что до сих пор "подлинное имя сочинителя неизвестно" [885]. Это замечание осталось без последствий.
После появления романа Дефо началось увлечение "робинзонадами". Математик и поэт Абрагам Кестнер (1719 – 1800) обратил внимание на то, что еще задолго до Александра Селькирка, чья история дала толчок для написания "Робинзона Крузо", жизнь человека на необитаемом острове описал "один немец", хотя и приукрасил свой рассказ "диковинными вещами", в которые еще верили в 1669 г. или по крайней мере еще охотно читали [886].
Интерес к "Симплициссимусу" во второй половине XVIII в. не угасал, но читали его преимущественно в народных низах. Родившийся в 1778 г. Клеменс Брентано в посвящении к "Сказке о Гокеле и Хинкеле" рассказывает о старом чудаковатом слуге их дома, большом любителе чтения. У него были "Азиатская Баниза" (Циглер), "Симплициссимус", "Остров Фельзенбург" (Шнабель), Робинзон, морские разбойники, "Картуш" и другие увлекательные книги, способные разжечь необузданную фантазию.
В 1756 г. появилась книга "Перемена Счастья и Несчастья во время войны, или Диковинные происшествия в жизни господина Мельхиора Штернфельса фон Фуксхейма, прирожденного дворянина, который спервоначалу был воспитан в глухом лесу крестьянином, а после того отшельником, бывшим, хотя и незнаемым образом, его собственным отцом… и т. д." [887]. Это пересказ первых пяти книг "Симплициссимуса", причем опущена не только затруднительная ученость, но и крупные эпизоды романа, а также все стихи. Форма повествования от первого лица сохранена. Книга была отпечатана крупным шрифтом на дешевой бумаге и явно предназначалась для невзыскательного читателя. Автор этой переработки не установлен.
Иной характер носила переработка Христиана Якоба Вагензейля (1756 – 1839), поместившего несколько отрывков из "Симплициссимуса" в "Библиотеке романов" Рейхарда (в 1779 г.) [888], а в 1785 г. издавшего роман отдельной книгой на тонкой бумаге с изящной гравюрой [889]. В "Преуве-домлении" Вагензейль ссылается на "совет и одобрение" Лессинга, что должно побудить читателя снисходительней отнестись к его труду. Сам Вагензейль был им вполне удовлетворен. "Тот, кто захочет потрудиться и сравнить эгот старый роман с моим новым, скоро на каждой странице с легкостию заметит, что я в этом повествовании многое сократил, многое добавил, многое, надеюсь, безусловно улучшил и вообще сделал более приятным для чтения". По справедливому замечанию Барбары Зальдит, на обработке Вагензейля сказалась "общая позиция снисходительного превосходства, исполненного собственного достоинства XVIII в. по отношению к попавшему в дурную славу XVII" [890]. В пересказе Вагензейля все подчинено новому "просвещенному вкусу". Повествование ведется от третьего лица приглаженным, нейтрализованным языком. Опущены не только ученые рассуждения и аллегорические картины, но и места, показавшиеся неуместными: описание усадьбы батьки, эпизод с кражей сала у священника, сцены с Юпитером и др. Книга открывается рассуждением автора о "тяготах и утеснениях" Тридцатилетней войны, что должно объяснить и отчасти извинить поведение героя, получившего воспитание у крестьянина: "Один из мудрейших людей признался, что его величайшая мудрость заключается в том, что он познал, что ничего не знает, но нашему Симплициссимусу даже не приходило в голову, что можно что-то знать. Добро и Зло было в его глазах одно и то же, и у него было столько же понятия об их различии, как у слепорожденного о системе смешения цветов, а у глухого о гармонии тонов". Встреча мальчика с отшельником выглядит следующим образом: только Симплиций "собрался улечься спать, когда его внимание привлек молящийся голос совсем неподалеку. Голод побудил мальчика пойти на голос, и он увидел перед собою мужчину, благородные черты лица коего вселили ему доверие. Почтенные серебристые седины покрывали темя старца. Он был облачен в длинное коричневое платье со множеством складок, поддерживаемое поясом, а поверх были надеты четки. В правой руке держал он распятие, которое с ревностною горячностию прикладывал к губам и груди. Оба, Симпли-циссимус и отшельник, сперва смутились и не знали, как им поступить. Однако человечность никогда не может совсем заглушить свой голос, даже если она укрылась бегством в темнейшие леса. Отшельник заговорил с заблудившимся столь дружественно, что тот вскоре обрел присутствие духа и доверие к нему". Для довершения облика отшельника были приведены стихи, заимствованные из "Оберона" Виланда:
In seinem Ansehn war die angeborne W?rde
Die unverh?llbar, auch durch eine Kutte scheint;
Sein offner Blick war aller Wesen Freund
Und schien gewohnt, wiewol der Jahre B?rde
Den Nacken sanft gekr?mmt stets himmelsw?rts zu schaun [891].
Вагензейль даже упомянул последнюю литературную новинку – сочинение И. Г. Циммермана "Об уединении", вышедшее в 1784 г. В отличие от издателей 1683 – 1713 гг., лишь сопровождавших комментариями основной текст, Вагензейль ввел дополнения прямо в роман. Рецензент "Всеобщей немецкой библиотеки" нашел, что в новом виде роман и впрямь выиграл и стал гораздо приятнее [892]. Но рецензент "Всеобщей литературной газеты" решительно высказался против произвола по отношению к тексту, включения стихов Виланда и парафраз из "Музариона", что порождает ублюдочный "смешанный стиль". Рецензент издевается над гравюрой, приложенной к книге, где юный Симплициус изображен в модном фраке и высоких ботфортах: "Жаль, что не выпущены также две цепочки от часов" [893]. А в заключение высказывает ядовитое пожелание, чтобы еще через 116 лет (а ровно столько уже протекло со времени первого издания "Симплициссимуса"), т. е. в 1901 г., если кто-нибудь вздумает обработать собственные сочинения Вагензейля, то они попали бы в луч"шие руки! Рецензент допускает некоторую обработку и "удаление ржавчины и грязи" со старинного памятника, но чтобы это не задевало "дух автора".