Но когда я поднялся наверх, двери того поезда уже были закрыты. Поезд номер А725К — состав из десяти вагонов — трогался. И по платформе — несколько пятен, похожих на керосин.
В каждом вагоне по четыре двери, рядом с первой дверью в голове поезда — опорная колонна станции. И из второй двери как будто тянется след капель. Вокруг колонны разбросаны семь-восемь свернутых в трубку газет. Похоже, ими что-то пытались вытереть. На платформе стоял Такахаси. Судя по всему, вытирал он.
Хисинума встал на подножку и заговорил с машинистом. Стало быть, поезд на ходу. Тут к платформе подошел поезд с другой стороны. И, пожалуй, поток воздуха способствовал распространению паров зарина.
Газеты вряд ли поместились бы в обычном мусорном ведре. Я сказал Такахаси, что схожу за пластиковым пакетом, и вернулся в офис.
Оттуда пошел в рабочее помещение, сообщил работникам о пролитом на платформе керосине, распорядился приготовить швабру, а свободным работникам пойти на помощь. Окадзава тоже оставил кого-то вместо себя и пошел вслед за мной. В то время по внутренней связи сообщили об остановке линии Хибия.
Надышавшись зарина, до и после того мало что помню. Но по пути на платформу кто-то сунул мне в руки швабру. Швабра для нас — предмет привычный. Какая-нибудь грязь или лужа, не вытрешь сразу — кто-нибудь из пассажиров поскользнется, получит травму. Как прольется из чьей-нибудь бутылки с горячительным — сразу же возникает швабра. Сверху посыпаются опилки, и все это собирается. Так и работаем.
У подножия столба лежало что-то завернутое в газеты. Окадзава распахнул пошире полиэтиленовый пакет, я, присев на корточки, поднял это и опустил внутрь пакета. Что это было, я не понял, но видел — что-то липкое, вроде масла. Пакет не сдвинулся под порывом ветра от промчавшегося поезда, выходит — тяжелый. Затем пришел Хисинума, и мы втроем собрали газеты в пакет. Сначала мне показалось, что это керосин, но характерного запаха не ощущалось. И не бензин. Тогда мы даже не могли подумать, что это.
Уже потом я узнал, что Окадзава не мог выносить этот запах и как мог отворачивался. Я тоже начал ощущать противный запах. Давным-давно я присутствовал на одной кремации. Чем-то похоже на тот запах. Еще напоминает запах сдохшей крысы. Такой очень едкий.
Не могу вспомнить, был я тогда в перчатках или нет. Я всегда ношу их с собой на всякий случай (достает пару). Но в перчатках полиэтиленовый пакет не распахнешь. Выходит, в тот момент я был без перчаток. Уже потом Окадзава сказал мне, что я собирал газеты голыми руками. И с пальцев у меня капало. Тогда я об этом не думал, а когда сказали — похолодел.
Но, в конечном итоге, наоборот хорошо, что я был без перчаток. Пропитались бы перчатки зарином, осталось бы в них отравляющее вещество. А так — все стекло.
Газеты прибрали в пакет, но на платформе оставалась жидкость, похожая на керосин. Я начал переживать, что она может взорваться. Нам сообщили, что на Цукидзи произошел взрыв, а, кроме того, 15 марта на станции Касумигасэки линии Маруноути нашли дипломат с взрывчаткой. Говорят, тоже дело рук "Аум Синрикё". Мол, там были бактерии ботулизма. Помощник начальника станции, который нес дипломат от мусорного ящика к запасному выходу, потом говорил, что не надеялся выжить. Я тоже, бывает, возвращаюсь домой, говорю: мол, это я, но будьте готовы, что когда-нибудь и не приду домой. Всякое может случиться. Вот, зарин, например, распылят, или выхватят в драке холодное оружие. Нет никакой гарантии, что какой-нибудь сумасшедший не толкнет дежурного по станции под приближающийся поезд. А обнаружится взрывное устройство — разве я смогу сказать подчиненному: "Сходи, возьми". Не в моем это характере. Придется идти самому.
Такие мысли приходили в голову еще с молодой поры, когда я только начинал работу контролером. Поэтому понимал, что эту штуку нужно спрятать там, где нет пассажиров, до того, как она рванет — первым делом отнести в офис.
Пакет был прозрачным, под мусор. Я, должно быть, закрыл горлышко пакета и хотел куда-нибудь поскорее отнести, но плотно не завязывал — это точно. Мы с Окадзавой вернулись в офис с этим пакетом, доверив оставшуюся уборку другим. Такахаси остался на платформе и продолжал наводит порядок.
Когда я зашел в офис, на смену пришел новый помощник дежурного по станции — Сугитани. Меня к тому времени уже всего трясло. Хотел посмотреть расписание, но даже цифры не мог разобрать. Сугитани, разминувшись со мной, сказал, что сам сделает доклад в диспетчерскую. Я положил пакет рядом с ножкой стула комнаты отдыха персонала станции.
Проблемный поезд А725К, пока я ходил за пакетом в офис, к тому времени уже тронулся. Подозрительный предмет сгрузили, в вагоне прибрались, вот он и поехал. Хисинума — помощник начальника станции по движению, видимо, он связался с диспетчерской и получил разрешение отправить поезд на следующую станцию.
Такахаси обычно стоял на платформе во главе поезда. Когда пассажиры сообщили ему о подозрительном предмете, он, естественно, посчитал, что его необходимо обезвредить. Я своими глазами не видел, поэтому это лишь предположение, но, скорее всего, это Такахаси вынес странный пакет наружу. Он находился ближе всех.
На платформе напротив был мусорный ящик, Такахаси вынул из него газеты и протер ими пол в вагоне. К тому же Хисинума дал команду машинисту прибраться в вагоне, после чего они прибирались уже на пару. Была бы там швабра, использовали бы ее. Но швабры не оказалось, а им хотелось как можно скорее привести все в порядок. Вот они и взяли подручное средство — газеты. Час пик, интервал между поездами две с половиной минуты. Но это лишь мое предположение.
Затем я посмотрел на часы в офисе — хотел записать, который час. У меня есть привычка: чуть что — делать пометки. Для последующих отчетов они просто необходимы. Инцидент произошел примерно в 8:10. Я было попытался написать цифру 8, но ручка дрожала так, что я не мог писать. Тело все трясется, на месте не сидится. Затем ухудшилось зрение. Цифры вижу плохо. Обзор постепенно сократился. Что к чему — не могу понять.
Тут нам сообщили, что на платформе стало плохо Такахаси. Тот работник, которого отправили со шваброй на помощь в уборке, прибежал за носилками, крича, что Такахаси плохо. Он и еще один работник пошли спасать Такахаси. А мне уже не до того. Всего трясет, ничего поделать с собой не могу. Смог только нажать на кнопку внутренней связи. Позвонил на станцию Касумигасэки линии Хибия, сообщил о состоянии Такахаси и попросил помощи. Но дрожь не унималась, и голоса почти не было.