Милон. Я делал мою должность. Ни леты мои, ни чин, ни положение еще не позволили мне показать прямой неустрашимости, буде есть во мне она.
Стародум. Как! Будучи в сражениях и подвергая жизнь свою…
Милон. Я подвергал ее, как прочие. Тут храбрость была такое качество сердца, какое солдату велит иметь начальник, а офицеру честь. Признаюсь вам искренно, что показать прямой неустрашимости не имел я еще никакого случая, испытать же себя сердечно желаю.
Стародум. Я крайне любопытен знать, в чем же полагаете вы прямую неустрашимость?
Милон. Если позволите мне сказать мысль мою, я полагаю истинную неустрашимость в душе, а не в сердце. У кого она в душе, у того, без всякого сомнения, и храброе сердце. В нашем военном ремесле храбр должен быть воин, неустрашим военачальник. Он с холодною кровью усматривает все степени опасности, принимает нужные меры, славу свою предпочитает жизни; но что всего более – он для пользы и славы отечества не устрашается забыть свою собственную славу. Неустрашимость его состоит, следственно, не в том, чтоб презирать жизнь свою. Он ее никогда и не отваживает. Он умеет ею жертвовать.
Стародум. Справедливо. Вы прямую неустрашимость полагаете в военачальнике. Свойственна ли же она и другим состояниям?
Милон. Она добродетель; следственно, нет состояния, которое ею не могло бы отличиться. Мне кажется, храбрость сердца доказывается в час сражения, а неустрашимость души во всех испытаниях, во всех положениях жизни. И какая разница между бесстрашием солдата, который на приступе отваживает жизнь свою наряду с прочими, и между неустрашимостью человека государственного, который говорит правду государю, отваживаясь его прогневать. Судья, который, не убояся ни мщения, ни угроз сильного, отдал справедливость беспомощному, в моих глазах герой. Как мала душа того, кто за безделицу вызовет на дуэль, перед тем, кто вступится за отсутствующего, которого честь при нем клеветники терзают! Я понимаю неустрашимость так…
Стародум. Как понимать должно тому, у кого она в душе. Обойми меня, друг мой! Извини мое простосердечие. Я друг честных людей. Это чувство вкоренено в мое воспитание. В твоем вижу и почитаю добродетель, украшенную рассудком просвещенным.
Милон. Душа благородная!.. Нет… не могу скрывать более моего сердечного чувства… Нет. Добродетель твоя извлекает силою своею все таинство души моей. Если мое сердце добродетельно, если стоит оно быть счастливо, от тебя зависит сделать его счастье. Я полагаю его в том, чтоб иметь женою любезную племянницу вашу. Взаимная наша склонность…
Стародум (к Софье, с радостью). Как! Сердце твое умело отличить того, кого я сам предлагал тебе? Вот мой тебе жених…
Софья. И я люблю его сердечно.
Стародум. Вы оба друг друга достойны. (В восхищении соединяя их руки.) От всей души моей даю вам мое согласие.
Милон (обнимая Стародума). Мое счастье несравненно!
Софья (целуя руки Стародумовы). Кто может быть счастливее меня!
Правдин. Как искренно я рад!
Стародум. Мое удовольствие неизреченно!
Милон (целуя руку Софьи). Вот минута нашего благополучия!
Софья. Сердце мое вечно любить тебя будет.
Явление VII
Те же и Скотинин.
Скотинин. И я здесь.
Стародум. Зачем пожаловал?
Скотинин. За своей нуждой.
Стародум. А чем я могу служить?
Скотинин. Двумя словами.
Стародум. Какими это?
Скотинин. Обняв меня покрепче, скажи: Софьюшка твоя.
Стародум. Не пустое ль затевать изволишь? Подумай-ко хорошенько.
Скотинин. Я никогда не думаю и наперед уверен, что коли и ты думать не станешь, то Софьюшка моя.
Стародум. Это странное дело! Человек ты, как вижу, не без ума, а хочешь, чтоб я отдал мою племянницу за кого – не знаю.
Скотинин. Не знаешь, так скажу. Я Тарас Скотинин, в роде своем не последний. Род Скотининых великий и старинный. Пращура нашего ни в какой герольдии не отыщешь.
Правдин (смеючись). Эдак вы нас уверите, что он старее Адама.
Скотинин. А что ты думаешь? Хоть немногим…
Стародум (смеючись). То есть пращур твой создан хоть в шестой же день, да немного попрежде Адама.
Скотинин. Нет, право? Так ты доброго мнения о старине моего рода?
Стародум. О! такого-то доброго, что я удивляюсь, как на твоем месте можно выбирать жену из другого рода, как из Скотининых?
Скотинин. Рассуди же, какое счастье Софьюшке быть за мною. Она дворянка…
Стародум. Экой человек! Да для того-то ты ей и не жених.
Скотинин. Уж я на то пошел. Пусть болтают, что Скотинин женился на дворяночке. Для меня все равно.
Стародум. Да для нее не все равно, когда скажут, что дворянка вышла за Скотинина.
Милон. Такое неравенство сделало б несчастье вас обоих.
Скотинин. Ба! Да этот что тут равняется? (Тихо Стародуму.) А не отбивает ли?
Стародум (тихо Скотинину). Мне так кажется.
Скотинин (тем же тоном). Да где черту!
Стародум (тем же тоном). Тяжело.
Скотинин (громко, указывая на Милона). Кто ж из нас смешон? Ха-ха-ха-ха!
Стародум (смеется). Вижу, кто смешон.
Софья. Дядюшка! Как мне мило, что вы веселы.
Скотинин (Стародуму). Ба! Да ты весельчак. Давеча я думал, что к тебе приступу нет. Мне слова не сказал, а теперь все со мной смеешься.
Стародум. Таков человек, мой друг! Час на час не приходит.
Скотинин. Это и видно. Вить и давеча был я тот же Скотинин, а ты сердился.
Стародум. Была причина.
Скотинин. Я ее и знаю. Я и сам в этом таков же. Дома, когда зайду в клева да найду их не в порядке, досада и возьмет. И ты, не в пронос слово, заехав сюда, нашел сестрин дом не лучше клевов, тебе и досадно.
Стародум. Ты меня счастливее. Меня трогают люди.
Скотинин. А меня так свиньи.
Явление VIII
Те же, г-жа Простакова, Простаков, Митрофан и Еремеевна.
Г-жа Простакова (входя). Всё ль с тобою, друг мой?
Митрофан. Ну, да уж не заботься.
Г-жа Простакова (Стародуму). Хорошо ли отдохнуть изволил, батюшка? Мы все в четвертой комнате на цыпочках ходили, чтоб тебя не обеспокоить; не смели в дверь заглянуть; послышим, ан уж ты давно и сюда вытти изволил. Не взыщи, батюшка…
Стародум. О сударыня, мне очень было бы досадно, ежели б вы сюда пожаловали ране.
Скотинин. Ты, сестра, как на смех, все за мною по пятам. Я пришел сюда за своею нуждою.
Г-жа Простакова. А я так за своею. (Стародуму.) Позволь же, мой батюшка, потрудить вас теперь общею нашею просьбою. (Мужу и сыну.) Кланяйтесь.