Чувствую себя недурно, хотя хорошим здоровьем не могу похвалиться. Март здесь был до сих пор неудачен и я дважды простудился. Сейчас стоит летняя погода, жара, все цветет. Абрикосы, персики и черешни уже отцвели, цветов такая масса, что остров благоухает, как кадильница. Цветут положительно все наши летние цветы и много таких, каких у нас нет. Я бездельничаю (чтение нечего считать делом), гуляю и загорел. Но ведь это мои последние дни на Капри и [я] стараюсь успокоить этим нечистую совесть. В сущности, надо работать, все время работать, жизнь коротка, а сделано мало. Ужасно жаль, что ты уже не можешь отвечать на мои вопросы, а мне как раз хочется много задать их тебе. Отложим до свидания, которого я жду с понятным тебе волнением, даже с трепетом. Почувствовать вкус твоего поцелуя, сжать тебя крепко и замереть, услышать любимый голос.
До свидания, мое сердце, как хорошо звучит это слово! Люблю тебя.
Целую горячо, мое сердце. Твой.
292.
ЩШ 912. [Капрі.]
Твое последнее письмо, дорогой мой Шурок, я уже по* лучил и пишу тебе тоже последнее письмо с Капри. Завтра уезжаю в Неаполь, где пробуду день или два и уезжаю по железной дороге домой, с остановкой в Вене, Львове и в Киеве. Если успею, напишу еще из Неаполя, если же нет" не сердись на меня. Из Вены обязательно напишу, из Львова тоже, а, может быть, и из Киева. Предупреди свою подругу, что будет из Киева посылка, пусть она знает, что это тебе. Так же насчет писем; она привыкла к заграничным, а в конце моего пути" может быть, и из Киева. Не беспокойся мной, моя голубка, я уже чувстс-ую себя лучше и, чтобы не утомляться, всю дорогу сделаю во втором классе. Дорого это будет стоить, но что же делать.
Не знаю, выпустит ли меня погода завтра с Капри. Вот уже сутки дует сирокко, дождь, буря на море, но, может быть, завтра утихнет. Я то не боюсь моря, но в бурю пароходы не пристают к острову, т. к. мола здесь нет и суда останавливаются на рейде.
В сильную же бурю невозможно бывает спустить шлюпку и случается, что пароход подойдет к Капри, а потом со всеми пассажирами назад уйдет в Неаполь.
Ужасно тоскую; зная, что уже не буду получать твоих
писем. Так в неизвестности и пробуду еще больше 1/2 месяца.
Ты счастливее, ты все время будешь все знать обо мне.
Очень бы я хотел застать тебя поправившейся и пополневшей,
но боюсь, что праздники с их возней и хлопотами утомят
тебя. Береги свое здоровье, дорогая. Ждешь ли ты меня с
таким нетерпением, как я тебя? Я очень радуюсь, что с зав-
трашнего дня начну приближаться к тебе, но последние дни,
в сущности, самые скверные, т. к. всегда охватывает нетер-
пение. Но все же хорошо, что могу теперь писать: до свида-
ния! Целую тебя, моя горячо любимая Шурочка. Получила
ли ты письмо 20-го, на свои именины? Еще и еще крепко
целую и крепко люблю. Твой.
25.11! 912. Вена.
С праздником, дорогой мой Шурок! Целую тебя крепко и желаю всего хорошего, моя милая! Провожу первый день Пасхи в немецкой семье, при чем с хозяйкой дома, не говорящей ни на каком, кроме немецкого, языке, разговариваю или мимикой или при помощи переводчика. Очень выходит смешно. Но это нам не мешает и даже забавляет. Если погода позволит, поедем в окрестности Вены и будем развлекаться. Я еще никогда не проводил праздников в такой обстановке. Завтра утром выеду во Львов и, если успею, напишу тебе. Но, возможно, что это последнее письмо, тогда давай условимся, где и когда встретиться. Приеду домой около 1 апр[еля], т. е. или 29—31 марта или 1—2 апр. Скорее раньше. Давай, встретимся третьего (3, апр.), в 61Д часа ( . . . .), а если нам не удастся в этот день, то 4, 5, б и т. далее, пока нб встретимся, в тот же час, т. е. в б'/а-
Из Киева я пошлю тебе посылку, предупреди подругу. Извиняюсь, что блузка будет в невозможном виде, измята, т. как придется провозить ее в кармане через вторую таможню. Через австрийскую я уже перевез в кармане. Ты ее разгладишь и все будет хорошо, если только понравится. Купил я ее в Неаполе, брал то, что теперь в моде. К сожалению, она очень недорогая, т. к. на дорогую не хватило денег. Посылаю тебе еще брошь с изумрудами — именинный подарок. Носи ее с таким чувством, с каким я покупал ее для тебя. Боюсь только, что не понравится, но уже таков у меня вкус.
Ехалось мне хорошо (всю дорогу еду во втором классе,
в поезде, где есть ресторан, еду со всеми удобствами и так
роскошно, как никогда). Из Неаполя до самой Вены просто
летел в поезде-экспрессе, много быстрее нашего курьера,
доехал за 36 часов и без всяких пересадок, в одном вагоне.
Чудеса! Благодаря этому не устал, выспался и чувствую себя
недурно. Здесь так ухаживают за мной, точно я бог знает кто.
Вообще балуют меня люди, уже не знаю за что. Ну до сви-
дания, мое счастье, целую тебя крепко. ( )
30 апреля. [1912 р., Черн.пв.]
Неприятная история случилась со мной, дорогой мой Шурок: неожиданно схватил плеврит и вот уже три недели не выхожу из комнаты, а в первое время пришлось лежать даже в постели. Но самое неприятное — это невозможность известить тебя. Это меня измучило больше болезни. Я все думал о том, что ты беспокоишься и страдаешь от неизвестности. Теперь мне лучше уже, но все же выходить можно только в солнечную, хорошую погоду. Думаю сегодня бросить тебе это письмо, а уверенности что брошу нет, т. к. на дворе сильный ветер сегодня.
Думаю, что увидимся мы не раньше пятницы (4 мая), в 61/± часов, на том же месте. Если почему-либо не удастся увидеться в пятницу, то на следующий день, в субботу и т. д. ежедневно, пока не увидимся. Целую тебя, голубка моя дорогая. Соскучился страшно, просто сил нет.
Твой.
2 мая.
Чертовски не везет! Два дня была такая погода, что я не решался выйти первый раз на воздух при сильном ветре и поэтому письмо лежало. Сегодня тоже холодно и сыро, но ветер меньше и думаю рискнуть отнести письмо на почту. Голубка моя! Значит мы увидимся не в пятницу, а в понедельник 7 мая, в 6г/4 ч. на том же месте. Делаю отсрочку потому, что не уверен, получишь ли своевременно это письмо. Целую тебя, мое сердце, люблю и очень тоскую. Я хотя и поправился, но не совсем.