– Все это милые и дорогие мне гости, – пощипывал себя за бородку король, – но попроси их лучше навестить меня вечером... пригласи на келех мальвазии... а сейчас я займусь серьезными государственными делами... Может, еще кто ждет?
– Вероятно, канцлер приведет еще своих посетителей, но он от меня ведь скрывает...
– Не сердись, друже, – высшие интересы требуют тайны, а тайна между тремя – уже не тайна.
В это время отворилась из аванзалы дверь и в кабинет вошел без доклада великий коронный канцлер князь Оссолинский. Пан маршалок поздоровался с ним вежливо, но сухо и, поклонившись почтительно королю, поспешно вышел другою дверью во внутренние покои.
– Ну, с какими вестями? – протянул Оссолинскому обе руки король. – С добрыми ведь, с добрыми? Я сегодня особенно бодро настроен, я жду только хорошего.
– Нам только и нужно бодрости да здоровья твоей королевской милости, а при них все остальное у яснейших стоп, – поклонился изысканно канцлер и, оглянувшись по привычке кругом, сообщил пониженным голосом: – Прибыли из Украйны от казачества вызванные мною сотник Хмельницкий и есаул Барабаш; их нужно бы сегодня принять.
– Весьма, весьма рад... Этот Хмельницкий – умная голова и отличный воин, – оживился король, – но не знаю, как это сделать. Тут ждут другие аудиенции – послы иностранных дворов московского, французского.
– Еще прибыл с чрезвычайными полномочиями и посол из Венеции Тьеполо... привез отраднейшие постановления совета десяти.
– Нет, что ни говори, – воскликнул король, – а ты у меня наилучший друг, наиприятнейший!.. Я просто помолодел от твоих сообщений! – И король в порыве радости обнял неожиданно Оссолинского.
– Дал бы только милосердный бог, – поцеловал в плечо короля тронутый лаской канцлер, – сжалился бы над нашею несчастною отчизною... О, смирились бы все твои враги, а народ... не шляхта, что одна присваивала себе имя народа, а все казаки и все поспольство благословляли бы имя отца своего Владислава... И не в одних костелах бы молились за продление твоих дней, а и в церквях, и в кирхах, и в хатах при свете лучины... Но пока еще предстоит борьба с врагами порядка и закона, с врагами величия нашей злосчастной державы, с врагами народного счастья... и они, враги эти, без борьбы не уступят ни своего золотого разгула, ни своей хищнической неправды... Но если только ты, король, колебаться не будешь и поддерживать своею бодростью и отвагой твоих непреложных друзей, то все кичливое, безличное упадет перед твоим светочем правды. За правого и за смелого бог!
– Клянусь, – сказал торжественно король, – лишь бы мои друзья меня поддержали...
– Жизнь наша за короля и за благо отчизны! – воскликнул с достоинством канцлер.
– Верю! – приложил руку к сердцу король и прибавил: – Однако пора начать прием... Присылай первого московского посла Львова.
Оссолинский вышел и через минуту ввел в кабинет Львова.
– Всемилостивейший мой государь, царь и великий князь всея Руси и самодержец, – поклонился в пояс Львов, – желает твоему королевскому величеству здравия и преуспеяния в державных заботах.
Львов говорил по русски, так как Владислав IV еще в молодости, готовясь быть московским царем, изучал русскую речь.
– Благодарю от души венценосного брата по трону за его внимание, – ответил тем не менее по польски король. – Пусть пан посол передаст его царской милости, великому московскому государю, что мы молим всевышнего о ниспослании ему исцеления от недугов и даровании всяких благ, что мы будем счастливы, если сможем чем доказать наши дружественные чувства к царственному соседу.
– Пресветлый мой царь государь, с своей стороны, питает к тебе, наияснейший король, в душе своей чувства великого доверия и приязни и просит тебя, государь, изловить некоего предерзостного шляхтенка, именующего себя якобы сыном Димитрия, бывшего вора и похитителя трона Гришку Отрепьева{208}, каковой воренок и подписуется царским именем.
И Львов рассказал подробно, как киевский поп достал такое крамольное письмо, переслал его в Москву и как оно там произвело смуту и соблазн, а в конце посол бил челом от имени московского царя, чтобы выдал король его царскому величеству этого подлого воренка для розыска над ним и для торжественной казни.
– Я позволю себе заметить, – отозвался канцлер, – что это событие casus fatalis, или, лучше сказать, шутка, совершенно неверно истолкована его царской милости: такой шляхтич действительно существует из фамилии Лубов и живет на Подлясьи{209}, но совершенно невинен – никаких мечтаний не имел и не имеет, просто совершенный дурак.
– Но, однако же, письмо и титулованье? – прервал его недоумевающий и возмущенный король.
– Это вот что, – продолжал канцлер, – еще при войнах с Московиею покойного приснопамятного родителя твоей королевской милости Жигмонта великий литовский канцлер Сапега, для устрашения воюющей стороны, придумал назвать одного молоденького хлопчика, вот этого Луба, сыном умерщвленного Димитрия, что на час в Москве был царем, да не только назвал, а и приказал хлопчику, глупенышу еще, подписываться царем... Так вот, вероятно, это одно из тех детских писем; хлопец же знает только свой огород и понятия не имеет о царствах. Так грех же, не годится своего невинного гражданина отдать на мучения.
– Я вполне убежден, – заключил после некоторой паузы король, – что и царственный брат мой, узнавши об этой пустой, хотя, быть может, и грубой шутке сошедших уже с сего мира лиц, не будет настаивать на казни невинной жертвы... Но для рассеяния сомнений и успокоения его царского величества я могу согласиться на следующее: отправить с моими послами в Москву этого шляхтича как неприкосновенное лицо, – пусть он там принесет свои оправдания.
Король наклонил слегка голову, и посол с низким поклоном удалился; Оссолинский проводил его до дверей, пригласив к себе для дальнейших распоряжений и разъяснений.
Вслед за Львовым представился королю посол кардинала Мазарини. В изящной, несколько напыщенной речи приветствовал он на французском языке короля от имени его эминенции, передал всякие благопожелания и дружеский совет не питать скорбь свою долгим трауром, а вступить во второй брак; что Мария де Невер, исполненная всяких телесных и душевных красот, уже десять лет мечтает быть подругой первого рыцаря и коронованного героя; что этот брак, принося королю много материальных выгод, скрепил бы союз двух держав, а дружба Франции будет искреннее и полезнее дружбы алчных соседей, так как она будет бескорыстной.