– Обида, пани! – вскрикнула Ганна, забывая от гнева все, но в это время двери в зал распахнулись и в него вошли поспешно Богдан, Золотаренко и Богун. Ганна остановилась, но Богдан уже заметил все. С одного взгляда понял, что произошло здесь.
– Что случилось здесь, Ганно? – произнес он, подходя к ним быстрыми шагами и устремляя на Елену пронизывающий взор.
– Ничего, дядьку, простите... Я еду... – ответила торопливо Ганна.
– Ты оскорбила ее?! – вскрикнул бешено Богдан, хватая Елену за руку. – Что, что ты сказала ей?
Елена гордо закинула голову и произнесла громко:
– Отчета в своих словах я здесь не стану никому давать: я здесь не хлопка, – я гетмана Украйны жена!
– И бывшая войскового писаря полюбовница! – прошипел Богдан, сжимая ее руку, и с силою оттолкнул ее от себя.
Елена слабо вскрикнула и упала бы на пол, если бы ее не поддержал подоспевший в это время Выговский.
– Ясновельможный гетмане, – произнес он торопливо, – окончился ужин... Все ищут гетмана.
– Что? – произнес с трудом Богдан, проводя рукой по лбу. – Ищут гетмана? Так прикажи играть сейчас полонез. – И, обратившись к Елене, он произнес, сдерживая свой гнев: – Ступай, и чтоб никто из гостей не заметил того, что произошло здесь!
Вскоре зал наполнился гостями; музыка грянула с хоров, и пары двинулись плавно по залу. Танцы начинали уже оживляться, когда в зале появился бледный, взволнованный Морозенко; он торопливо прошел по зале и, подойдя к Богдану, произнес:
– Ясновельможный гетмане, от полковника Кречовского лыст.
– Что? Что такое? – вскрикнул Богдан, разрывая с каким то неприятным предчувствием пакет, и принялся читать письмо.
Все вокруг переглянулись и занемели.
С первых же строк лицо гетмана покрылось багровою краской, рука судорожно скомкала бумагу, не дочитавши письма, он яростно вскрикнул, подымая налитые кровью глаза:
– Так вот какие товарищи помощники мои, которые со мною вместе стараются спасти Украйну из неволи и сравнять ее с другими государствами! Свою только волю хотят тешить! Бунтуют кругом чернь и нарушают закон! Так нет же! Согнуть Богдана вам не удастся! Казнить его! Смерть ироду!
Бешеный крик гетмана пронесся по всему залу и заставил всех вздрогнуть. Музыка умолкла, танцы оборвались; испуганные шляхтичи побледнели и столпились беспорядочною кучей посреди зала; козаки и старшина окружили гетмана.
– Кого, кого казнить, дядьку? – бросилась к Богдану Ганна.
– Изменника гетманского Сулиму!
– Сулиму? – вскрикнули в ужасе Ганна, Золотаренко и Богун, а за ними и остальные козаки.
– Да, его! – продолжал горячечно Богдан. – Он собрал против меня двадцать тысяч и присоглашал к измене Кречовского, но верный друг прислал ко мне изменника, отрубивши ему правую руку! Смерть, смерть ему!
– Смерть! – подхватили за гетманом Тетеря и еще не сколько других козаков, но Ганна перебила их.
– Нет, гетмане, постой, останови свое решение, – заговорила она горячо, возбужденно. – Сулима молодой, но честный козак, отчаяние могло его подвинуть, но сердце у него...
– Нет, нет! – перебил ее бешено Богдан. – Я не прощу его! Довольно. Со всех сторон я слышу только о бунтах, изменах, повстаньях! Я хлопочу для Украйны, а кругом одна измена, подлость, ложь! Кругом бунты, убийства, зверства. Они хотят снести в своем безумье все: закон, порядок и силу Украины. Их допустить – в пустыню превратится все. Но нет! Булава в моей руке для того, чтобы карать виновных. Изменнику Сулиме смерть!
– Стой, гетмане, пусть так! – заговорил пламенно Богун, смело выступая из окружившей гетмана толпы. – Кругом бунты, свавольства, зверства, но знаешь ли ты, что вызывает это все? Ты удивляешься, что чернь бунтует; а что делает кругом шляхта, которой ты снова отдал народ? Везде со своими командами набрасываются они на безоружное поспольство, жгут, вешают, сажают на кол. Народ бежит в Москву... Встает кругом гроза. Сулима тоже не устоял, но прости его... он честный сичовик!
– Изменник подлый! – перебил его Богдан.
– И гетману, и Украйне! – подхватил Тетеря.
– Но, гетмане, прости! Ведь он понес уже кару! – произнес Золотаренко.
– Прости, прости Сулиму! – раздались за ним кругом отдельные голоса.
– И наказать лишь тем, что отрубил ему Кречовский руку? Ха ха ха! – разразился Богдан бешеным хохотом. – Изменнику это шутка. Смерть за измену!
Кругом раздался глухой ропот.
– Ты, гетмане, так охраняешь мир, подписанный с ляхами, что для него готов жертвовать жизнью наилучших козаков, а над этим миром смеются, издеваются и сейм, и шляхта, – продолжал вне себя Богун. – Известно ли тебе, что делает кругом Ярема? Казнит целые села, сжигает города! А князь Корецкий вещает, на кол сажает, выкалывает глаза, распарывает носы...
Среди собравшихся послышалось шумное движение.
– А спрашивал ли ты панов, – продолжал еще запальчивее Богун, – зачем старый дьявол Потоцкий встал с коронным войском на нашей границе и под видом усмирения хлопов врывается в Украйну с войсками и мстит всем жителям за свой позор? Ты веришь им, а они хотят только усыпить твою волю и налететь на безоружных.
– Стой! – перебил его Богдан и, обратившись к Киселю, произнес гордо и высокомерно: – Пан воевода киевский, я спрашиваю, что значат все эти слова?
Все кругом занемели и обратили свои взоры на воеводу.
И вдруг среди наступившей тишины раздался голос Киселя:
– Я отвечать гетману на этот вопрос не стану: сейчас вот мне передано известие, каким меня оповещает сейм, что мир с козаками нарушен и вся Польша идет на вас войной.
Как дикий порыв ветра, промчался один общий крик по всей зале и умолк. Все замерли.
– Иуды! Псы! – крикнул бешено Богдан, бросаясь вперед. – Повесить их всех до единого!
Шляхтичи одеревенели.
– Мы – комиссары... – попробовал было возразить побелевший от ужаса Кисель, но Богдан перебил его.
– Закатувать на смерть! – зарычал вне себя Богдан.
Два рослых козака подскочили к Киселю и, подхвативши его под руки, вытащили из залы, за ним вывели и остальную шляхту.
В зале наступила мертвая тишина.
– А что, дождался? – спросил глухо Золотаренко.
– Не прикончил ляхов? – вскрикнул злобно Богун.
– Ох, подлая измена! – вырвался из груди Богдана глухой стон и, пошатнувшись, он опустился, словно раненый, на кресло.