Позднее стала выясняться связь "Симплициссимуса" с другими литературными произведениями. Правда, еще в 80-х годах XIX в. Ф. Бобертаг указал на некоторую близость "Симплициссимуса" к "Франсиону" Сореля [1002], но тогда был известен лишь один немецкий перевод этого романа (1668), что делало маловероятным использование его в том же году. Лишь в 1957 г. М. Кошлиг установил существование немецкого издания "Франсиона" 1662 г. и предположил, что Гриммельсгаузен нашел в нем мотивы, послужившие для создания фигуры Юпитера, материал для парижского эпизода в "Симплициссимусе" и даже имя злодея Оливье. Прообразом Юпитера якобы послужил выведенный в романе Сореля полупомешанный поэт-педант Гортензий, которого насмешники убедили, что он избран королем Польши, а некоторые дополнительные черты дал другой персонаж – полубезумец-полушут Колие [1003]. И хотя вряд ли "Симплициссимус" в такой степени "накладывается" на роман Сореля, параллельное рассмотрение их может быть плодотворно.
Еще сложнее обстоит дело с "Дон Кихотом". В первой половине XVII в. роман Сервантеса большого интереса в Германии не возбуждал. Он появился в немецком переводе лишь в 1648 г. и заключал только первые 23 главы первого тома [1004]. Переводчик Иоахим Цезарь в предисловии противопоставляет его "книжкам о сражениях" ("Schlachtb?cher"). т. е. рыцарскому роману, и прежде всего "Амадису". Он характеризует "Дон Кихота" как "дурацкое произведение" ("Narrenwerck") и тем самым сближает его с такими книгами, как "Смех и дело" И. Паули и "Корабль дураков" Себастьяна Брандта (1494), т. е. соотносит со старой немецкой традицией XVI в., на фоне которой он отчасти и воспринимался [1005].
Был ли знаком Гриммельсгаузен с "Дон Кихотом" вообще, а если и был, то в немецком издании 1648 г. или в голландском переводе (1657), до сих пор не ясно. Большинство мотивов, на которые указывают исследователи, или далеки от "Симплициссимуса", как например рассказ о "кошке, расцарапавшей лицо" (IV, 22; Дон Кихот, т. 11, гл. 47), или являются общим достоянием времени, как например мысль о пагубном воздействии изобретения пороха на душевные качества людей (111, 13; Дон Кихот, I, 38), о мудрости животных, у которых люди научились многому (11, 12; Дон Кихот, 11, 12). Поверхностным кажется и сходство между рыцарем печального образа и скупым драгуном в "Симплициссимусе" (11, 29), чтобы можно было видеть здесь проекцию образа Дон Кихота [1006]. Совпадение мотивов само по себе еще не служит доказательством прямого заимствования. Подтвердить его могут лишь дословные заимствования и мельчайшие конкретные детали.
Г. Вейдт построил сложную гипотезу, по которой до Гриммельсгаузена дошла вставная новелла второго тома "Дон Кихота" – рассказ цирюльника о двух безумцах, возомнивших себя Юпитером и Нептуном [1007]. Посредствующим звеном был роман Сореля "Экстравагантный пастух", где молодой человек, начитавшийся уже не рыцарских, а "пастушеских" романов, вытворяет различные чудачества. Роман Сореля нашел преломление в "Пегницких пастухах" Биркена и Клая. Оба мотива представлены в компилятивных сборниках Харсдёрфера: "Женские беседы для игры и забавы" ("Шалый пастух") и в "Позорище отдохновительных и назидательных историй" ("История двух безумцев"). Вейдт рассматривает эпизод с Юпитером как своеобразную проекцию "Дон Кихота", даже пытается найти общность в их политических суждениях (например, о турецкой войне).
Все же несомненно, что наследие великого испанского писателя нашло
отражение в "Симплициссимусе", хотя и не непосредственно. В 1617 г. в Аугсбурге вышла книжечка "Две забавные, веселые и смехотворные истории", описанные неким Николаем Уленхартом [1008]. Первая была пересказом испанского плутовского романа "Ласарильо из Тормес" (1554), на что указывалось и в заглавии. Вторая подана как история "Исаака Винкельфельдера и Иобста фон дер Шнейда" и так препарирована, что долгое время считалась оригинальным произведением немецкой литературы. Однако это была перелицованная на немецкие и чешские нравы новелла Сервантеса "Ринконете и Кортадильо" (1613). Из Севильи действие было перенесено в Прагу. Испанские носильщики и погонщики мулов превратились в "силезцев" и "богемских мужиков". Герои повести – два плута – пользуются пражским воровским арго. Живо описаны улочки Праги, Град-чан и гетто. Удачно подменена и бытовая обстановка, костюмы, кухня, прозвища. Из этой книжечки, пройдя мимо Ласарильо, Гриммельсгаузен и позаимствовал упоминание о цехе воров и мошенников – "сахароваров" в Праге, понадобившееся ему для заострения первого абзаца "Симплициссимуса" (взятого им у Гарцони и совпадающего с заимствованием у Фрейденхольда).
Труднее судить о происхождении новеллистических мотивов в "Симплициссимусе", так как они восходят к общему репертуару бродячих сюжетов в фольклоре и мировой литературе. Поэтому важно не столько установить отдельный источник, сколько принимать во внимание всю их совокупность. В качестве примера может служить эпизод с похищением сала у священника Симплициссимусом, выдавшим себя за черта (II, 31). Этот мотив встречается в фольклоре и представлен в сборнике шванков, например в книге Ганса Кирхгофа "Отврати печаль" (1563), в шуточных песнях и народных представлениях. Его можно найти и у Ганса Сакса, в литературных сборниках "Веселое общество" Петра Мемеля [1009] и "Веселое позорище различных куриозных вещей Эразма Франсиска" [1010].
Так же обстоит дело и с более сложными новеллистическими мотивами. В подложном продолжении "Филандера" два пажа, наряженных ангелами, переносят мертвецки пьяного мужика в княжеский замок, а потом снова в жалкую хижину, оставляя до конца дней в уверенности, что он побывал в раю. Но и в литературном сборнике Харсдёрфера "Frauenzimmer Gespr?chspiele" [1011] сходная история изложена в сопровождении серии гравюр. Также и в "Гусмане" переряженные черти мучают героя и оставляют его полумертвым.
По —видимому, Гриммельсгаузен обращался к сборникам Георга Филиппа Харсдёрфера (1607 – 1658), одного из основателей прециозного общества "Пегницких пастухов" и составителя пресловутой "Поэтической воронки" (1647) – руководства по стихосложению, обещавшему за шесть часов научить каждого писать стихи и притом без помощи латинского языка (три части, 1647 – 1653) [1012].