Под утро только уснула Марианна и проспала дольше обыкновенного. Когда она вышла в пекарню, то застала там Галину; хозяев и гостя уже не было.
Галина, растерявшись, хотела тоже убежать известить батюшку о приходе панны полковниковой и позвать Орысю, подать ей "сниданок", но Марианна ее остановила.
— Не беспокойся для меня, милая, — обратилась она к ней со снисходительной улыбкой, — я человек простой и сама достану из печи сниданок, а поболтать с тобой приятнее, чем со стариками.
— Как можно... я и ступить перед вельможной панной не умею.
— Ха! Нашла еще перед кем учиться ступать! Я не польская панночка, что сидит сложа руки, да пальцами перебирает, а я и всякую "хлопьячу" работу делаю: и цепом махать умею, шаблей "орудувать", да и из мушкета маху не дам, так передо мной ступай всей пятой, а не на цыпочках.
— Господи! — всплеснула руками Галина, — из мушкета умеет панна палить. Я бы "перелякалась" на смерть.
— Не гаразд. Не те времена, чтобы "лякатыся" — заметила строго Марианна, — теперь всякий должен уметь владеть оружием, теперь и дивчата, и дети должны быть готовы броситься в бой за свою неньку Украйну.
— Отчего? — изумилась как-то особенно наивно Галина, раскрыв широко свои задумчивые, полные особенной прелести глаза.
Марианна посмотрела на нее с сожалением, но не могла не сознаться в глубине души, что девчина была необычайно привлекательна своей детской наружностью, что даже простоватая наивность шла к ней.
— Да, — поправилась после небольшой паузы Галина, — дид мне говорил, что ляхи нас мучили, и что против них все бились.
— Ну вот, то были ляхи одни, а теперь и ляхи, и татаре, и свои, что разорвали на две половины Украину.
— Ой, лелечко! — всплеснула руками Галина, — как разорвали, чем разорвали?
Марианна остановила на ней полный изумления взгляд и решила в уме, что она дура.
— Нечистый их знает, — засмеялась она весело, — давай-ка лучше рогач. Что готовили?
— Разные галушечки с салом... только я не попущу панну... — бросилась Галина к печи и вытянув горшок, наполнила из него миску вкусно приготовленным кушаньем.
— Я еще после галушечек выйму и "лемищаных" вареников, томятся вон в рыночке, залитые сметаной и маслом, — все смелей и смелей становилась Галина, видя простое и приветливое обращение с собой важной панны.
— Ну, вот примемся и за вареники, — приходила в более хорошее расположение духа и Марианна, — а ты кто будешь, дочка или родичка батюшки?
— Нет, я внука Сыча.
— Сыча? — переспросила озабоченно Марианна.
— Да, из степи, далеко отсюда.
— С правого берега?
— Не знаю, с какого, а только далеко... три дня ехали...
— И все время сидели в степи? — допрашивала Марианна.
— Все время, одни, и людей не видели, только Немота да баба.
— А как же с Мазепой познакомились? — спросила неожиданно Марианна, бросив на Галину проницательный взгляд.
При этом вопросе Галина вспыхнула вся и, несколько смешавшись, ответила:
— На том же хуторе, когда конь привез его мертвым, и мы его лечили с дидом.
— Так его конь понес, сбросил, разбил?
— Нет, он был привязан веревками к коню... Какие-то лиходеи привязали, веревки порезали его тело... Господи, какой это был ужас и какое горе! — У Галины при одном воспоминании об этом печальном событии наполнились слезами глаза.
— Вон оно что! — протянула Марианна и замолчала.
Она поняла, что эта наивная девушка спасла Мазепе жизнь и, спасая, отдала всю свою, без остатка, душу этому спасенному от смерти герою... Все это говорили ясно — и трепетавший от волнения голос, и самоотверженное выражение кроткого личика, и теплившиеся тихим счастьем глаза. У Марианны дрогнуло сердце и от чувства сострадания к этому ребенку, и от какой-то жгучей обиды.
"А он же что? — завихрились в ее голове мысли, — платит ли ей такой же пылкой взаимностью, или, одержимый чувством благодарности, относится лишь со снисхождением к степнячке? Впрочем... пусть их! Стоит носиться с болячкой, да еще в такое время! Раздавить ее, разбить одним махом и баста! Одно только не по-шляхетски, — почему же он, заверяя меня в своей преданности и дружбе, скрыл от меня такой крупный случай в своей жизни? И это дикое зверство над ним кем учинено и за что? И эта степная спасительница?.. Все это чересчур важно, чтоб позволительно было скрыть от друга... Значит, мой лыцарь не искренен, а я, кажется, имела право на эту искренность.
Ей так стало больно и горько, что она не могла продолжать больше "снидать" и, отказавшись от вареников, ушла из пекарни в светлицу: там застала она Орысю, убиравшую постель, и попросила приказать оседлать ей коня.
— Так скоро уезжает вельможная панна? — изумилась та. — А мой пан отец рассчитывал, что панна полковникова погостит у нас, и пан гость говорил, что панна проводит его за Днепр.
— За Днепр я не имею намерения и ехать, — ответила свысока, взволнованным голосом Марианна, — а что касается батюшки, то мне было очень приятно остаться у него, но, к сожалению, не то время...
Орыся велела исполнить приказание панны Марианны, а последняя, оставшись в светлице одна, заходила быстро из угла в угол, чтоб разбить хоть телесной усталостью разыгравшуюся душевную бурю; мысли ее, потеряв логическое течение, кружились беспорядочным роем, воскрешая в ее памяти то ту, то другую картину из недавнего прошлого: то мелькнула перед ней картина нападения кабана и появление в этот страшный момент неожиданного спасителя, статного, пышного лыцаря, оставившего сразу своей бесстрашной отвагой неизгладимое впечатление. Да, это впечатление было жгучее и превратилось потом в какую-то истому, нарушившую ее душевный покой. Потом вспомнилось ей чувство бурной радости при второй встрече, чувство, удовлетворенное вполне более близким знакомством с душевными качествами ее спасителя, а дальше — бесконечный ряд сменявшихся сердечных тревог и мучений, новые радости, новые дружеские излияния, новые счастливые минуты, и вдруг такое разочарование!..
В эту минуту дверь отворилась, и на пороге ее явился парубок, лицо которого показалось Марианне знакомым. Она посмотрела и узнала в нем того самого казака, который приезжал к ним в замок.