подобно нашим пассажирам, и поэтому видел больше, чем другие.
Голубка моя! Получил я сегодня 2 твоих письма, от 22 и 27 мая. Спасибо. Твоя заботливость обо мне тронула меня очень. Я дорожу твоею любовью и тебя тоже люблю от всего сердца. Послушаюсь всех твоих советов, а ты исполни мою просьбу, не скучай, развлекайся, пользуйся летом, но мне все же пиши. Я очень тоскую по тебе. Береги свое здоровье. Целую тебя тысячу раз и обнимаю крепко и горячо, мой единственный друг. Еще и еще целую.
Твой.
227.
mi 910. Capri, Hotel Royal, № 2G.
Дорогая деточка, я что-то перестал получать письма от тебя. Было до востребования только два и больше ничего. Маловато. Начинаю беспокоиться, здорова ли ты, не случилось ли чего. Поневоле становишься мнительным, когда жизнь наша так неспокойно течет, вечно что-нибудь чуждое ей и ненужное вторгается.
Все четыре дня на Капри, которые я здесь прожил, уже прошли недурно. Больше всего, три дня кряду, провел вместе с семейством Горького; гуляли, удили рыбу и говорили, говорили без конца на разные литературные темы. Ходили даже в гости вместе. Я, признаться, несколько избегаю частых посещений Горького — все таки после них чувствуется усталость, как после всякого нервного напряжения. Сегодня уже не пошел, хотя и получил приглашение на чай, а это заманчиво здесь, т. к. хорошего чаю нигде не дают. За то целый день гулял, лежал у самого моря, так что оно обрызгивало мне лицо, взбирался на горы, нарвал букет дрока — целый шар ароматных желтых цветов, которыми в это время покрыт остров. Но, в конце-концов, устал порядочно и сейчас, хотя еще всего 9 часов вечера, глаза слипаются. Ты, верно, не одобряешь меня за такую праздную жизнь. Но дай срок, отдохну и возьмусь за работу. Хочу заняться итальянским языком и сделать записи своих впечатлений от Капри, быть может пригодятся для работы.
Прошлою ночью ты очень странно снилась мне. Будто я возвратился уже из заграницы и сижу на крыльце в бюро. Ты тоже там сидишь вместе с другими. Ты вся в белом, лицо у тебя удивительно белое, без кровинки и у рта две глубокие болезненные складки, видно, что очень страдала. И когда я взглянул на тебя — я сразу вспомнил, что за все время моего отсутствия я не написал тебе ни строчки и совсем забыл тебя; вспомнил, что я раньше срока пришел на службу, что ведь еще продолжается мой отпуск. Вообще твой вид сразу возвратил мне память, которая совсем было изменила мне, так что я все время был как бы в забытьи. Очень неприятный сон. Казалось бы — каприйское солнце и голубое море должны бы стереть впечатление от сна, а он, как на зло, гляди и вспомнится.
Однако перехожу к действительности— Меня угнетает, что
я так мало знаю о тебе — почему ты не пишешь? ( )
Ведь я написал тебе уже не менее десятка писем, а от тебя едва 2.
УЮ ТЄОЯ К|
Чувствую себя не плохо, но еще не совсем хорошо. Пока приду в равновесие душевное и физическое, минет еще несколько дней. Пиши, голубка. Не забывай, что тебя любят, тоскуют, скучают по тебе и каждое твое слово приносит облегчение. Будь здорова. Целую тебя крепко, как люблю и обнимаю еще крепче.
Твой.
228.
8.VI S10. Capri. Hôtel Royal, № 2Q.
Милый Шурок, целую тебя! Вчера получил твое 3-е письмо и пришел в ужас: ты представляешь себе меня таким больным, что хоть в гроб клади. Ну, дело еще не так плохо обстоит, чтобы мне даже любить тебя нельзя было. Конечно, все мне можно, лишь бы не злоупотреблять. Я, положим, сейчас не пью вина и кофе, но это только потому, что в моем отеле вина не дают (это исключительный отель), надо покупать каждый раз, а кофе я заменил какао, который здесь удивительно вкусно приготовляют. Вот и все. При случае буду пить и вино и кофе, а любить не перестану никогда.
Вообще, не надо преувеличивать, друг мой. С каждым днем чувствую себя лучше, бодрее, начинаю понемножку присматриваться и заносить впечатления в книжку. Пригодятся. Больших усилий стоит мне отстаивать свое одиночество от добрых знакомых, но, все таки, не всегда удается. Вчера, например, после обеда я думал совершить прогулку на
Анакапри, но мою комнату вдруг наводнили, взяли меня в плен и увлекли на лодку удить рыбу. Провел, впрочем, время хорошо, морской ветер освежил меня.
Температура "у нас" умеренная, совсем не жарко, в тени едва 17°, с моря легкий бодрящий ветерок. Теперь чудные лунные ночи. Ты не знаешь, что это такое лунная ночь на Капри. Напрасно описывать. Это волшебно, это сон, а не действительность. Вообще же красота умопомрачительная и чем больше всматриваюсь, тем больше начинаю любить этот уголок земли. Очень может быть, что я последний раз здесь, поэтому мне дорог каждый камешек на Капри. На следующий год, если буду жив, а жив-то я буду непременно, поеду — в Африку, в Египет, но уже, конечно, с тобой. Один не хочу. Так и знай и готовься к путешествию.
Что-то меня не радуют планы твоего братца. Столько их было, что я изверился. Так мне и кажется, что мама твоя будет сидеть на месте, что все надежды на твое освобождение из плена домашнего — останутся только надеждами, как это было уже неоднократно. Впрочем, нет, хочется мне верить, что в предстоящую зиму мы будем иметь кров. Только ты, голубка моя, пораскинь умом, напряги всю твою практичность, дальнозоркость и уменье и устрой так, чтобы из одного плена не попасть в другой, чтобы Зина не мешала нам. Знаю, что трудно, но стоит постараться.
Хорошо, что ты выходишь в свет, гуляешь. Развлекайся, мое сердце, поправляйся, возьми отпуск, используй мое отсуст-вие, ведь было бы невыносимо, если бы я тебя не застал, если бы наша разлука продолжалась на счет твоего отпуска. Пиши мне, моя единственная, дорогая, милая и любимая Шурочка!
Как беден человеческий язык, как мало нежных слов, которые мне хотелось бы сказать тебе. Вкладываю всю любовь и всю нежность в поцелуи, которые и посылаю тебе.
Обнимаю. Твой.
229.
10.VI 910, Capri.
Дорогой Шурок, сегодня получил твое письмо от 5 го. Как медленно идут письма! Пишешь, что отвечаешь на мое письмо из Афин, а это, бог знает, как давно было и сколько уже писем я написал тебе с тех пор!
Боюсь, что мои письма мало дадут тебе интересного, особенно с Капри. Здесь у меня тоже мало впечатлений, по крайней мере я стараюсь, чтобы их было возможно меньше и для этого избегаю общества, хотя это удается мне с трудом. День я свой располагаю (если удается нормально прожить его) таким образом: встаю в 7 или б1/^ завтракаю и отправляюсь сейчас же гулять. Лежу где-нибудь над морем и[ли] взберусь на высокое место, в живописный уголок, лежу, наслаждаюсь, думаю, порой записываю в свою книжку наблюдения над природой, изредка читаю. Здесь у меня под руками роскошная библиотека (у Горького). Так проходит время до 121/2, когда завтрак. После завтрака пишу письма (это очень тяжелая обязанность, т. к. кроме писем, которые мне хочется писать — именно тебе — приходится отвечать знакомым. А они меня и здесь нашли, так что ежедневно пишу не менее 5). В 3 часа опять отправляюсь уже в далекую прогулку, часа на 4—472" до обеда. После обеда опять гуляю, потом в 10 или Ю1/2 иду спать. Впрочем этот нормальный образ жизни, наиболее полезный для меня, часто нарушается приглашениями в гости. Вообще ожидают интересных гостей, о которых напишу тебе. Здоровье мое постепенно улучшается, я уже лучше хожу, меньше эадыхаюсь.^1