Морской ветер — большое благодеяние для населения Нижней Луизианы. Если бы не его освежающее дыхание, жить в Новом Орлеане летом было бы почти невозможно.
Сципион сказал мне, что на плантацию прибыл новый надсмотрщик. Очевидно, его прислал "масса Доминик", так как он явился с письмом от Гайара. Это весьма вероятно.
Новоприбывший произвёл не очень приятное впечатление на Сципиона. По его словам, он из "белой голи", да притом ещё янки. Я заметил, что темнокожие часто относятся с неприязнью к "белой голи", как они называют людей, не имеющих ни земель, ни рабов. Самая кличка уже выражает пренебрежение, и когда темнокожий называет так белого, тот считает это достаточным основанием для того, чтобы немедленно пустить в ход ремённую плеть или "отполировать ему шкуру" палкой.
Среди рабов распространено убеждение, будто самые жестокие надсмотрщики — это уроженцы Новой Англии, или янки, как их называют на Юге. Это прозвище, которым иностранцы презрительно именуют всякого американца, в Соединённых Штатах имеет более узкое значение, и когда его употребляют как обидную кличку, оно обозначает только уроженцев Новой Англии. Обычно же ему придаётся шутливо-патриотический оттенок, и в этом смысле каждый американец с гордостью называет себя янки. Но у южных темнокожих "янки" — бранное слово: в их представлении это человек без денег, низкий и злой. Для них это прозвище означает грубую брань, побои и всякие издевательства. Странно сказать, но для них слово "янки" — символ хлыста, колодок и бесчеловечного обращения. Это тем более удивительно, что штаты Новой Англии — колыбель пуританизма, где исповедуется самая суровая религия и строгая мораль.
Но странным это кажется только на первый взгляд. Один южанин так объяснил мне это явление: "Как раз в тех странах, где распространены пуританские взгляды, больше всего процветают всевозможные пороки. Поселения Новой Англии — оплот пуританизма — поставляют наибольшее число мошенников, шарлатанов и пройдох, позорящих имя американца, и это неудивительно: таково неизбежное следствие религиозного ханжества. Истинную веру подменяют чисто внешним благочестием и формальным соблюдением обрядности, и люди забывают о долге перед своим ближним; сознание долга отходит на второй план, и им пренебрегают".
Такое объяснение показалось мне убедительным.
14 июля. Сегодня мадемуазель Эжени два раза заходила ко мне; её, как всегда, сопровождала Аврора.
Наши беседы нельзя назвать непринуждёнными, они всегда как-то натянуты и длятся очень недолго. Эжени по-прежнему грустна, в каждом её слове слышится печаль. Сначала я думал, что она горюет по Антуану, но пора бы уж ей примириться с этой утратой. Мне кажется, дело не в этом. Её гнетёт ещё какая-то забота. А я принуждён постоянно себя сдерживать. Присутствие Авроры смущает меня, и я с трудом веду обычный незначительный разговор. Аврора не принимает в нём участия, она стоит возле двери или позади своей госпожи, почтительно слушая. Когда я пристально смотрю на неё, её длинные ресницы тотчас опускаются и не дают мне заглянуть ей в душу. О, как мне высказать ей своё чувство?
15 июля. Сципиону недаром не понравился надсмотрщик. Первое впечатление его не обмануло. По двум-трём мелким фактам, которые мне рассказали, я убедился, что этот человек — плохая замена доброму Антуану.
Кстати, о бедном Антуане: пронёсся слух, будто его тело было выброшено на берег вместе с плавучим лесом ниже нашей плантации, но оказалось, что это ошибка. Там действительно нашли тело, но не управляющего, а какого-то бедняги, которого постигла такая же участь. Интересно знать, утонул ли негодяй, ранивший меня.
В Бринджерсе нашли приют ещё много пострадавших. Некоторые умерли от ран и ожогов, полученных на пароходе. Самая мучительная смерть — от ожогов паром. Иные думали, что отделались пустяком, а теперь они доживают последние дни. Доктор рассказал мне много страшных подробностей.
Один из кочегаров был ужасно изуродован: ему оторвало нос. Он понимал, что дни его сочтены, однако потребовал, чтобы ему дали зеркало. Когда его желание исполнили, он взглянул на себя, разразился дьявольским смехом и воскликнул: "Ах, будь ты проклят! Ну и безобразный же выйдет из меня покойник!"
Такая бесшабашность характерна для здешнего речного люда. Ещё не перевелись потомки Майка Финка[11], много представителей этого дикого племени и до сих пор ещё бороздят воды широких западных рек.
20 июля. Сегодня мне гораздо лучше. Доктор обещает, что через неделю я уже смогу выходить из комнаты. Это меня очень радует, хотя неделя кажется долгим сроком для того, кто не привык сидеть взаперти. Однако книги помогут мне скоротать время. Честь и слава людям, писавшим книги!
21 июля. Сципион не изменил своего мнения о новом надсмотрщике. Его зовут Ларкин. Темнокожий говорит, что его прекрасно знают в Бринджерсе и называют Билл-бандит — прозвище, по которому можно судить о его характере. Многие невольники, работающие в поле, жаловались Сципиону на его жестокость и говорили, что он становится хуже с каждым днём. Он никогда не расстаётся с ремённой плетью и уже раза два пускал её в ход самым зверским образом.
Сегодня воскресенье, и, судя по шуму в темнокожийитянском посёлке, там веселятся вовсю. Я вижу, как разодетые в пёстрое платье темнокожие гуляют по дороге вдоль реки. Мужчины — в белых касторовых шляпах, длиннополых синих сюртуках и белых рубашках с огромными жабо, а женщины — в цветастых ситцевых платьях, а иногда даже в пёстрых шелках, словно они собрались на бал. У многих в руках шёлковые зонтики, конечно, самых ярких оттенков. Глядя на них, можно подумать, что жизнь этих рабов не так уж тяжела; однако стоит посмотреть на ремённую плеть мистера Ларкина, как это впечатление сразу исчезает.
24 июля. Сегодня мне особенно бросилась в глаза тайная печаль, которая омрачает лицо Эжени. Теперь я убеждён, что её грусть вызвана не смертью Антуана. Ещё какая-то другая забота удручает её. Нынче она снова бросила на меня такой же загадочный взгляд, какой я заметил в день нашей первой встречи. Но он был так мимолётен, что я не понял его значения, тем более что и глаза мои и сердце были заняты другой.