Люди на тракторах, следом верховой на верблюде, а за ним рыжая собака, бегущая скоком, снова двинулись по сарозекам в направлении обрыва Малакумдычап, где на уступе в одной из глухих промоин грунта было коршунье гнездо. В другое бы время коршун заволновался, роняя тревожные выкрики, держался бы вроде на отдалении, но не спускал бы глаз с пришельцев, убыстряя полёт, позвал бы свою подругу, что охотилась по-соседству на своих законных землях, чтобы и она присоединилась к нему на всякий случай, если потребуется защищать гнездо, но на этот раз коршун-белохвост нисколько не беспокоился — птенцы давно уже оперились и покинули гнездо. С каждым днём укрепляя крылья, янтарноглазые, горбатоклювые коршунята уже вели самостоятельную жизнь, имели свои владения в сарозекской округе и теперь не очень-то дружелюбно встречали старого коршуна, когда он заглядывал мимоходом в их края…
Коршун следил за людьми, повернувшими в обратный путь, по привычке видеть всё, что происходит в пределах его угодий. И особенно вызывала любопытство рыжая лохматая собака, неотлучно находящаяся при людях. Что связывало её с ними, почему она не охотилась сама по себе, а бегала, виляя хвостом, за теми, кто занят был своими делами? Зачем ей такая жизнь? И ещё привлекали внимание коршуна какие-то блестящие предметы на груди человека, едущего на верблюде. Именно поэтому коршун сразу заметил, как человек на верблюде, следовавший за тракторами, вдруг резко свернул в сторону и пошёл суходолом наискось, обгоняя трактора наперерез, пока они огибали суходол. Он погонял верблюда всё быстрей и быстрей, размахивая плетью, блестящие предметы на груди его подпрыгивали и позвякивали, верблюд резво бежал, широко и длинно выкидывая ноги, а рыжая собака припустила галопом…
Так продолжалось некоторое время, пока человек на верблюде не обогнал стороной трактора и не остановился поперёк пути на въезде в каньон Малакумдычапа. И трактора затормозили перед ним.
— Что? Что случилось ещё? — выглянул из кабины Сабитжан,
— Ничего. Глуши моторы, — велел Буранный Едигей. — Разговор есть.
— Какой ещё разговор? Не задерживай, накатались досыта!
— Сейчас ты задерживаешь. Потому что хоронить будем здесь.
— Хватит издеваться! — вспылил Сабитжан, ещё больше раздёргивая на шее галстук, свалявшийся в тряпку. — Я сам буду хоронить на разъезде, и никаких разговоров! Хватит!
— Слушай, Сабитжан! Отец твой, никто не спорит. Но ведь в мире не ты один. Ты послушай всё-таки. Что случилось там, на посту, ты сам видел, сам слышал. Никто из нас не виноват. Но подумай о другом. Где это видано, чтобы мёртвого возвращали с похорон домой? Такого не бывало. Это позор на наши головы. Вовеки такого не бывало.
— А мне плевать на всё, — возразил Сабитжан.
— Это сейчас тебе плевать. Сгоряча чего не скажешь. А завтра будет стыдно. Подумай. Позора ничем не смоешь. Вынесенный из дома на погребение не должен возвращаться назад.
Тем временем из кабины экскаватора вылез Длинный Эдильбай, с тележки спустился зять-алкоголик, экскаваторщик Жумагали тоже подошёл узнать, в чём дело. Буранный Едигей верхом на Каранаре преграждал им дорогу.
— Слушайте, джигиты, — говорил он. — Не идите против человеческого обычая, не идите против природы! Такого не бывало, чтобы с кладбища покойника возвращали назад. Кого увезли хоронить, тот должен быть похоронен. Другого не дано. Вот обрыв Малакумдычап. Это тоже наша земля сарозекская! Здесь, на Малакумдычапе, Найман-Ана великий плач имела. Послушайте меня, старика Едигея. Пусть будет здесь могила Казангапа. И моя могила тоже пусть будет здесь. Бог даст, сами похороните. Об этом буду молить вас. А сейчас ещё не поздно, ещё есть время — вон там, на самом обрыве, предадим покойника земле!
Длинный Эдильбай глянул на указанное Едигеем место.
— Как, Жумагали, проедет твой экскаватор? — спросил он у того.
— Да проедет, почему же нет. Вон тем краем…
— Ты постой, тем краем! Ты вперёд у меня спроси! — вмешался Сабитжан.
— А вот мы и спрашиваем, — ответил Жумагали. — Слышал, что человек сказал? Что тебе ещё надо?
— А я говорю, хватит издеваться! Это надругательство! Поехали на разъезд!
— Ну, если ты думаешь об этом, то надругательство как раз и будет, когда покойника с кладбища домой приволокешь! — сказал ему Жумагали. — Так что ты крепко подумай.
Все примолкли.
— Вот что, вы как хотите, — бросил Жумагали, — а я поеду могилу рыть. Мой долг вырыть яму, да поглубже. Пока ещё время терпит. В темноте никто этим заниматься не будет. А вы тут как хотите.
И Жумагали направился к своему экскаватору "Беларусь". Не мешкая завёл его, вырулил на обочину и поехал мимо на пригорок и с него на верх обрыва Малакумдычап. За ним зашагал Длинный Эдильбай, за ним тронул своего Каранара Буранный Едигей.
Зять-алкоголик сказал трактористу Калибеку:
— Если не поедешь туда, — указал он на обрыв, — то я лягу под трактор. Мне это ничего не стоит. — С этими словами он встал перед трактористом.
— Ну чего, куда ехать? — спросил Калибек у Сабитжана.
— Кругом сволочи, кругом собаки! — выругался вслух Сабитжан. — Ну чего сидишь, заводи давай, трогай за ними!
Коршун в небе теперь следил за тем, как люди завозились на обрыве. Одна из машин стала судорожно дёргаться, выгребая землю и откладывая её в кучу возле ебя, как суслик возле норы. Тем временем сзади подползал трактор с прицепом. В нём всё так же сидел одинокий человек перед странным неподвижным предметом, завёрнутым в белое и положенным посередине тележки. Рыжая лохматая собака слонялась возле людей, но больше держалась верблюда, лежала у его ног.
Коршун понял, что эти пришельцы долго останутся на обрыве, копаясь в земле. Он плавно отвалил в сторону и, намётывая широкие круги над степью, полетел в сторону закрытой зоны, собираясь поохотиться по пути и глянуть заодно, что происходило там, на космодроме.