– У батька атамана, нашего, славного полковника Кривоноса, – отвечал дрожавшим голосом, но с достоинством Половьян, – теперь здесь до пятнадцати тысяч войска, да ждет он с часу на час к себе Чарноту с тремя тысячами и захваченною большою артиллерией, да Морозенка с двумя тысячами низовцев.
– Гм! – начал себя дергать за бороду Ярема, едва сдерживая охватившую его ярость. – А какие намерения этого сметья?
– Паи атаман хотел было взять Константинов и отправиться оттуда к наиславнейшему нашему гетману, да получил сегодня ночью из Паволочи наказ от ясновельможного не вступать больше ни в какие битвы, – подчеркнул козак, – а занять, если можно, без выстрела Константинов и ждать там прихода его самого с сильнейшим войском.
– И этот паршивец так слушает своего собачьего атамана?
– Батько послал меня лишь на разведки, и так как княжьи дружины стали бежать, то он, верно, подумал, что Константинов оставлен уже твоей милостью.
– Ха! Дурень! Хлоп! – засмеялся хрипло Ярема. – Подумал! И попробовал, небось, доброго меду! – Но, вспомнив свои погибшие хоругви, князь снова рассвирепел и хотел было опять приказать взять козака на тортуры, но сдержал себя и спросил только резким, пронзительным голосом: – А у этого вашего главного дьявола много рвани?
– У нашего гетмана больше полсотни тысяч доброго войска, да он ждет еще хана с ордой; верно, тот уже прибыл, коли гетман полковнику пишет, что будет конечне завтра здесь. А коли соединится, то пойдем все вместе до Белой реки.
Это известие так поразило вельмож, что они заметно побледнели и начали между собою шептаться.
– Нам нужно обрядиться, княже, – сказал тихо Корецкий, взявший торопливо от подошедшего к нему есаула письмо.
Вишневецкий кивнул головой и, обратясь к палачам, сказал отрывисто:
– Оставить пса, оживить, пока я не проверю его показаний. Но страшись, дьявол, если ты солгал, – толкнул он ножнами палаша в грудь Половьяна, – я придумаю тебе, быдло, такую пытку, от которой содрогнется все тело!
Он махнул рукой и вошел в свою палатку; за ним последовали Корецкий, Осинский, Броневский и личный княжеский есаул.
– Я думаю, панове, – начал Иеремия, – прежде всего раздавить банды этого Кривоноса...
– С Кривоносом то справиться возможно, – ответил нерешительно Корецкий, – хотя, бравши этот табор, поломать можно о хлопские возы все зубы, но я полагаю, что и в Константинове есть гарнизон, присоединить бы и его.
– Я послал уже требование, – заметил князь, – но не забывайте, панове, что у нас еще есть двенадцать орудий, а у хлопов, кажись, ни единого. Я разгромлю их лагерь так, что щепки полетят от их возов.
– А Хмельницкий? – спросил робко Осинский.
– Быть может, хлоп врет, – бросил небрежно Ярема и заходил по палатке, потирая рукою лоб, – но если нет, – вскинул он гордо головой, – то нам тем паче нужно поторопиться разметать по полю эту рвань, не дать схизм ату увеличить ею свои скопища.
– Но, ясный княже, – отозвался Броневский, – Кривонос, видимо, удаляется со своим табором к югу.
– Уже даже не видно, – подтвердил есаул.
– А, тхор! – выкрикнул Ярема и бросился было к выходу, но ему заступил дорогу Корецкий.
– Неужели же решится князь, – заговорил он встревоженным голосом, – оставить это укрепленное место с Константиновом и броситься в степь за этим цвейносом? Ведь кроме Хмельницкого мы можем попасть между отрядами Морозенка и Чарноты; они тут близко; смею князя заверить: мы очутимся среди трех огней.
– При том же люди наши страшно изнурены, – добавил Осинский.
– И припасов нет, – заявил смело Броневский, – разве распорядится князь пополнить их из Константинова.
Ярема остановился и задумался.
– Я полагаю, княже, – обратился к нему вкрадчиво пан Осинский, – нам лучше всего сняться немедленно с лагеря и поспешить в Глиняны, соединиться с коронными силами и тогда уже ударить на врага.
– То есть пан предлагает, – повернулся к нему резко Ярема, – чтобы я склонил свою булаву перед мальчишкой, буквоедом и откормленною тушей?
– Да, князь прав, – вздохнул глубоко Корецкий, – но благо ойчизны...
– Она меня отблагодарила за мои заботы о ней!
В это время в палатку вошел оруженосец князя и, поднесши ему на золотом блюде толстый пакет, заявил, что его привез посол от князя Заславского.
– От князя Заславского лыст! – воскликнул Ярема, взглянув на герб привешенной печати, и с нескрываемым удовольствием начал читать письмо.
При слове "лыст" Корецкий вспомнил о своем письме, только что полученном, и начал его искать по всем карманам, в шлеме, за поясом, забыв, куда он его второпях сунул.
– Панове, – возвысил голос Ярема, пробежавши быстро письмо, – князь приглашает меня, признавая превосходство моих боевых знаний и военной доблести, сделать ему честь присоединиться к коронному войску, но в приглашении своем опирается на постановление сейма, а потому вот какой будет от меня ответ князю... Передай, пане, послу, – обратился он к своему есаулу, – что я благодарю князя за его лестное обо мне мнение и извиняюсь, что не могу отписать; в походе у меня нет ни чернил, ни пера, а потому я только и могу чертить мечом да писать кровью. Если же князю действительно дорого благо отчизны, то пусть потревожит свою пышную фигуру и явится сам ко мне для улажения переговоров: он де моложе и подвижнее меня, без сомнения.
Есаул молча вышел; все встревоженно переглянулись.
XLV
– Князь благороден, – заговорил Осинский, – и простит в такую минуту тех глупцов, которые его оскорбили; отчизна протягивает к нему свои окровавленные руки.
– Они ее сыны, – прервал сухо Ярема.
– Чем же виновата мать? – попробовал тронуть князя Броневский.
– Да мы и не имеем права ослушаться гетманов, – добавил строго Осинский. – Они давно призывали меня и князя Корецкого. Мы только через Кривоноса несколько отклонились от пути.
– На бога, на бога, княже! – завопил в это время Корецкий, пробежавши свое письмо. – Поспешим все к Заславскому и тогда ударим, изловим всех гайдамаков! Мне пишут здесь, – потрясал он рукою с письмом, – мне пишут, что Корец мой отстояли, но что жену мою, мою драгоценнейшую жемчужину, мою несравненную Викторию, – говорил он слезливым, задыхающимся голосом, – захватил в плен этот разбойник, этот зверюка Чарнота. Гризельда успела еще раньше удалиться в Збараж... На бога, на всех святых, молю я князя сейчас же ехать, присоединиться...