– Да отвечай же, не дразни меня! – прикрикнул он грозно.
– Да что тут брехать и к чему? – махнул тот рукой с отчаянною решимостью. – Неужели ты не узнаешь меня, славный Максиме?
Кривонос оторопел и начал еще пристальнее вглядываться.
– Голос знакомый, и обличье как будто встречал, – бормотал ом, – а пригадать – не пригадаю.
– Да Пешта, бывший сотник рестровиков.
– Пешта, Пешта... А, помню! Что Богдана хотел утопить на Масловом Ставу?
– Ишь, что вспомнил, – вспыхнул Пешта, – только не всякое лыко в строку... Да и то не топить Богдана хотел я, а думал лишь сам стать во главе повстанья и вести вас на ляхов. Тут еще греха великого нет. А коли бог его превознес и поставил над нами ясновельможным паном, то я первый передался на сторону Богдана, вот под Желтыми Водами. Туда ж мы плыли с Барабашем по Днепру. Ну, я и начал подговаривать наших вместе с Кречовским, только тот улизнул, а меня накануне схватили ляхи и отправили с конвоем к Потоцкому, да мне удалось удрать... и так как к своим путь был отрезан, то я ударился на Волынь и хотел пробраться в Литву, не предполагая, чтобы Богдан мог так скоро с чертовой ляхвой управиться, а как услыхал про Княжьи Байраки, про Корсунь да про другие победы, так загорелся радостью и повернул назад... Приходилось бывать и ляхом, и жидом, и дьяволом, чтобы избавиться от напасти, а тебе, славный полковник и товарищ, объявился я уже щиро... вот и суди!
Кривонос слушал внимательно Пешту; что это был действительно он, сомнения не было; его только старила и делала неузнаваемым борода. Приятелем Пеште Кривонос никогда не был, но товарищем его считал и встречался с ним часто и у Богдана, и на тайных сходках; при этих то встречах и проявился ему лукавый, ополяченный нрав этого Пешты, отталкивавшего отчасти от себя своей заносчивостью и безмерным тщеславием; но больших пакостей за ним не знал Кривонос и о последних доносах его даже не слыхал. Теперешний рассказ его был правдоподобен, и отказать в гостеприимстве своему козаку счел он несправедливым.
– Так что же, Максиме, примешь ли к себе старого товарища, затравленного ляхами?
– Да, Пешта... тебя я узнал, – протянул ему Кривонос дружески руку, – и если щиро желаешь ты послужить со мной нашей родине, то мы тебе рады.
– Клянусь нашей верой, – воскликнул патетически Пешта, – что буду служить ей до смерти и повиноваться твоему слову, мой преславный атамане!
– Так почеломкаемся же, – обнял его Кривонос и объявил оторопевшим козакам, что старый его приятель Пешта поступает в его загон сотником.
Пешту немедленно развязали и подвели ему доброго оседланного коня,
Кривонос остановился в засаде за махновским лесом. Часть своего отряда под предводительством Гната Шпака он отправил в обход через болотистую речку, чтобы во время приступа тот ударил с неожиданной стороны, а вовгуринцев с Лысенком послал еще с утра к замку выманить в поле ляхов, да вот что то везде было тихо.
Уже ночь... Из за опушки леса справа мигает кровавым глазом не улегшееся еще зарево, а слева виднеется на возвышенности, освещенной красноватым отблеском с светящимися точками, замок Тышкевича. Кривонос не спит, а сидит под дубами и молча потягивает глоток за глотком оковиту; ему сегодня что то не по себе и утренний эпизод возмущал его дух, – ведь он, как баба, раскис и нарушил данную им в страшную минуту клятву, – и тревога за Лысенка отняла от него сон, и неизвестность за своего лучшего друга Чарноту сжимала его сердце тоской.
Возле него лежит на бурке Пешта и тоже не спит: страх или предчувствие зудят ему душу.
– Не слыхал ли ты, Пешта, чего нибудь о моем Чарноте? – спросил наконец у него Кривонос. – Подался с месяц тому назад на Волынь и вот словно канул в воду.
– Про Чарноту? Стой, брате, слыхал... да в Хустском же монастыре говорили, что он под Корцом... Так, так!
– Ага, вон где! – обрадовался известию Кривонос. – Слава богу, значит, жив... Только уж его закортит взять замок... не такой он, чтобы прошел мимо, а тут мне его вот бы как треба...
– Пожалуй, что и пошарпает князя Корецкого. Там из Хуста одна ватага пошла в Гущу – жечь Киселя, а другая двинулась к Корцу – на помощь Морозенку и Чарноте.
– И Морозенко, значит, там? Славный лыцарь, хоть и молод, а уж оседлал славу... Только стой, Пешта, отчего же ты там к кому нибудь из них не пристал, а стал слоняться по польским монастырям и костелам?
Если бы не стояла на дворе темная ночь, то Кривонос бы увидел, как побледнел Пешта при этом вопросе; но теперь он только заметил, что Пешта замялся и ответил не сразу:
– Да я спешил как можно скорее домой, в Украйну, к своему гетману... Надеялся, что он меня не забудет и что я ему послужу еще верой и правдой...
– Гм гм! – промычал Кривонос и смолк.
Под утро лишь успокоила его волнение оковита, и он заснул было крепким сном, но не надолго: его прервала неожиданно поднятая тревога.
– Пане атамане! пане полковнику! – кричали козаки, подлетевшие к нему от опушки. – Лысенка гонят ляхи... прямо сюда!
– Гаразд, гаразд, детки! – встрепенулся атаман. – Спрятаться в лесу, мертво стоять... ждать моего приказа!
Послышался быстро возрастающий топот.
Пригнувшись к луке и поглядывая из стороны в сторону, словно затравленный волк, летит впереди Лысенко; кинжал у него закушен в зубах, кривая сабля сверкает в. руке, шапки на голове давно нет, а лишь вьется по ветру змеей оселедец. Вслед за атаманом несется врассыпную отряд.
Легкие кони козачьи послушны узде и мчатся, как вольный ветер в степи, то припустят стрелой, то закружатся вихрем, словно заигрывая с врагом.
А враг гонится за отрядом тяжелым и грузным галопом, наклонив древки пик с змеящимися на концах прапорцами и размахивая длинными палашами; закованная в сталь и серебро шляхта горячит своих коней гиком и шпорами; но им не догнать бы никогда гайдамак, если бы последние, по глупой и безрассудной удали, не давались сами им в руки: вот понесутся они, вытянувшись вплотную с конем, уйдут, кажись, совсем от преследования, вдруг закружатся, рассыпятся, поворотятся быстро фронтом, пустят несколько пуль из мушкетов и стрел – и гайда! А у рыцарей то там, то сям упал на скаку конь, сбив пышного всадника под копыта, смешались ряды, но завзятая лютость на трусливых оборванцев воспламеняет героев; строй сразу восстанавливается, расстояние между двумя отрядами уменьшается быстро: простые мужицкие кони выбились, видно, из сил и им не уйти от сытых и дорогих аргамаков... Сверкающие острия панских пик приближаются с ужасающею быстротой и вот вот готовы уже пронзить припавшие к косматым гривам хлопские спины.