– Не может этого быть! Не может быть, говорю вам! – ударил по ручке кресла Богдан.
– А почему нет? – вскрикнул Золотаренко. – Ведь посадил же на кол твоих послов Ярема? Осмелился? А Ярема – не весь сейм?
– Ярема – бунтарь, мучитель; он действует на свой страх; что ему до мира и спокойствия в отчизне? А сейм водворяет закон и порядок и не захочет понапрасну вызывать новую войну!
– "Водворяет закон и порядок"! – повторил с едкою насмешкою слова гетмана Золотаренко. – А не сейм ли приказал изжарить Наливайка и четвертовать Павлюка?
– Меня бы предупредили: у меня есть там верные друзья, – произнес уже спокойнее гетман, опускаясь на стул. – Нельзя так доверять слухам, полковники! Надо послать разузнать наверняка.
– Нет, гетмане, не доверяй ляхам! – заговорил, нахмуривая брови, Золотаренко. – Твои верные друзья окажутся предателями... Нельзя верить ни одному слову ляхов: они нарочно притворяются, лгут для того, чтобы лучше обмануть и запутать нас. Если бы все было благополучно, разве уже не вернулись бы до этой поры послы? А если бы они не могли приехать, то хоть известие прислали бы нам. Ляхи нарочито не будут допускать к нам никаких известий, для того, чтобы застать нас врасплох. А мы, вместо того чтобы броситься на них и разрушить одним взмахом все их намерения, будем разузнавать, правда ли, что на завтра солнце взойдет?
– Ты горячишься, друже, а потому и не принимаешь всего в расчет, – произнес уже совершенно спокойно Богдан. – Но нельзя же нам двинуть из за одного слуха все войско, когда еще и от хана не вернулись послы.
– Я думаю, даже вернее то, что ляхи сами распустили этот слух, – заговорил в это время тихим голосом Выговский, который до того не принимал участия в разговоре, а только внимательно наблюдал за лицами говоривших, – какая им выгода добывать нас здесь, дома, в укрепленных местах? Пока они пробились бы через наш край, мы узнали бы об их движении сто раз.
– Так, так, – подхватил оживленно Богдан, – и то очень возможно, они давно хотят нас разъединить с союзниками, – недаром же хлопочут и в Царьграде, и в Москве.
– Все это так, гетмане, – возразил спокойно Кречовский, – но ты забываешь одно: как медленно собираются на войну ляхи. Мы могли бы воспользоваться временем и, не дожидаясь татар, поразить их своей стремительностью.
– Ну, а если послы наши живы и здоровы? – повернулся, к нему Богдан.
– Та что ж, лишний кий ляхам не беда, – нахмурился Золотаренко.
– Нет, нет, друзья мои, – покачал Богдан отрицательно головой. – Тогда мы окажемся не бордами за волю и веру, а простыми бунтовщиками, гайдамаками, которые пользуются бескоролевьем и смутным временем для того, чтоб устраивать в государстве бунты и грабежи.
– Тем более, – подсказал услужливо Выговский, – что мы еще не получили и ответа с сейма; быть может, он удовлетворит нас без всякой войны.
Золотаренко бросил в сторону Выговского недружелюбный взгляд.
– Всем нам известно, что сейм никогда не согласится на наши пункты, так к чему же ждать его решенья, разве для того, чтобы угодить панам?
– Нет, друже мой, – остановил его жестом Богдан, – не для этого, а для того, чтобы оправдаться перед всеми и показать, что только крайность заставляет нас подымать оружие.
– Даже если б из за этого нас побрали просто голыми руками ляхи? – усмехнулся саркастически Золотаренко.
– Этого никогда не будет. Не тревожься, брате: все будет сделано, мы разведаем, где только можно, правда ли то, что говорят о наших послах. И если в этом слухе есть хоть капля правды, мы выступим сейчас же в поход. Во всяком деле надо сперва посоветоваться с мудростью и осторожностью.
– Эх, гетмане... – вздохнул Золотаренко. – Когда б бросились мы просто на ляхов, – больше б толку было!
С этими словами Золотаренко круто повернулся и вышел из комнаты, за ним вышел и Кречовский.
Богдан молча посмотрел им вслед, и глубокий вздох вырвался из его груди.
– И все только одно: броситься на ляхов, разбить, расплюндровать, – произнес он задумчиво, – а что дальше будет, что надо создать в будущем, они себе и в ум не кладут! Думают, что все это так просто: и Варшаву взять, и сейм разгромить, и всех хлопов разогнать по всему свету, всем и волю, и одинаковые права дать, и поделить поровну всю землю! Ох ох ох! А ведь это еще лучшие из козаков, У Золотаренка золотое сердце.
– И крепкая рука, – прибавил Выговский, – да толь: ко... – произнес он, опуская скромно глаза, – к простоте все он тянет, рад бы всю Польшу нарядить в сырыцю, вот оттого у него и такая ненависть к панам... А пан пану рознь.
– Так, так, друже, – заговорил Богдан, – среди панов есть у нас верные и преданные друзья... да и без освиты нет правды... Одначе все же... откуда этот слух? Нет дыму без огня.
– Ясновельможный гетмане, из наших козаков есть многие, которые только ждут войны и уж давно скучают от безделья; быть может, слух этот пущен ими самими, чтобы поскорее подвинуть тебя.
– Да, да... – схватился Богдан за новую мысль, навеянную ему Выговским, – и это может быть. Одначе ты, Иване, пошли немедленно узнать, разведать.
– В минуту, ясновельможный гетмане! – поклонился Выговский и вышел из комнаты.
– А что, если это правда? – произнес медленно Богдан и устремил глаза в окно. "Порта против нас настроена, Москва холодна, хан уклоняется, а может, и заключил союз с Польшей... Кругом враги, и я – сам на сам с Речью Посполитой?.. Бр р! – передернул он плечами. – Холодно или сыро тут? Положим – наша отвага, стремительность, их –1 трусость и бессилие. Чем судьба не шутит? Счастье за нас! Все прочат мне высокую долю, советуют действовать смелее... и эти гадалки, и та колдунья... – В голове гетмана пронеслось какое то отдаленное туманное воспоминанье: лес, полночь... бессвязные слова старухи. – Но нет, нет! – тряхнул он головой. – Они только туманят нас; все это ложь, обман... Ивашко прав. О, он всегда угадывает правду: тех смутьянов, что от безделья скучают, много! Им недорого поднять все войско. Уж если бы было так, то Радзиевский или Верещака сообщили бы мне. Да и Морозенко... Ведь он там, на Волыни; прислал бы, известил... Однако давно от него нет известий. Нашел ли он Чаплинских? Да разве можно не найти? С ним две тысячи отборного войска. С такими козаками можно весь край перевернуть, все выжечь догола!"