– Одначе, ясновельможный гетмане, – произнес несколько смело Тетеря, – все эти зверства еще больше раздражают панов и мешают нам заключить выгодный мир. А время удобное, я знаю наверняка, что ляхи были бы теперь уступчивее. Право!
– Э, что там, – перебил его досадливо Богдан, – мира быть не может! – Он тяжело опустил руку на стол и продолжал, отвернувшись в сторону: – Все это только риторика, чтобы проволочить время. Паны не согласятся на наши требования.
– Посбавить бы немножко, ей богу, не грех, гетмане! – заговорил уже совершенно смело Тетеря.
Богдан слушал его, не поворачиваясь, и только барабанил рассеянно пальцами по столу. Выговский, не принимавший участия в разговоре, внимательно наблюдал за гетманом.
– Они обрадуются нашему предложению, ей богу, – продолжал Тетеря, –хотя бы для того, чтобы спасти свои добра от разоренья; ведь все это грабят и жгут. Паны против наших привилей противиться чрезмерно не будут, – что им с нас? Ведь мы не рабы и работать на них не будем... вот чернь разве...
– Так что ж, по твоему, так ее и оставить? – повернулся к нему быстро Богдан.
– Ну нет... кто говорит... Веру оградить, – смешался Тетеря.
– А шкуры? – усмехнулся злобно Богдан.
– Реестры увеличить.
– В реестры всех не запишешь...
– Что ж, гетмане, если будем слишком о чужих шкурах хлопотать, то подставим свои.
– Так лучше чужие топтать себе под ноги?
– На том стоит земля, – пожал плечами Тетеря, – где ж есть такое царство, чтоб все были равны?
– Не равны, – стукнул Богдан кулаком по столу, – а, свободны.
– Свободны, гетмане, и руки, и ноги, однако же созданы богом для того, чтоб служить голове.
– Голова не пошлет своих рук и ног на муки, а ляхи делают что?
Богдан нахмурился, голос его звучал резко, видно было, что разговор начинает раздражать его, но Тетеря продолжал дальше:
– Что же, ясновельможный, не выселить же нам всех панов из Украйны? Просить, чтоб были милосерднее.
– Ха ха ха! – разразился Богдан злобным, презрительным смехом и откинулся на спинку кресла. – Просить, чтоб были милосерднее! Да неужели ты думаешь, что ляхи послушают нас хоть на один день? Слепцы! Слепцы! – продолжал он с еще большей горячностью. – Да если бы мы, забыв бога и совесть, заключили такой мир, ты думаешь, народ покорился бы ему? Ха ха ха! Против нас бы поднялся мятеж, – произнес он, опираясь руками на ручку и приподнимаясь в кресле, – и с нами расправились бы так, как теперь с ляхами! А врагу только того и нужно: когда в противниках согласия нет, победить их не трудно, а побежденным не дают никаких привилей, и старшина твоя пошла бы рядом с хлопом за панским плугом.
– Что ж делать? – пролепетал смущенный Тетеря.
– Не слушать мыслей, навеваемых дьяволом, а думать и выбирать новые ходы для счастья всего края! – произнес с ударением Богдан, подымаясь с места, и, тяжело пере ' водя дух, прибавил, не оборачиваясь к Тетере: – Передай полковникам, чтоб отпустили на отдых войска.
– Слушаю, ясновельможный, – ответил покорно Тетеря и, отвесивши низкий поклон, вышел из комнаты.
– Фу! – вздохнул всею грудью Богдан и тяжело опустился снова в кресло.
– Вот и работай с такими товарищами! – произнес он с горечью после довольно долгой паузы и, проведя рукой по лбу, уронил, ее на стол. – Им только для себя и о себе... а край, а что ждет всех в будущем...
– Ясновельможный гетман, – заговорил вкрадчиво Выговский, – не гневайся на него: твои высокие мысли не всякому легко понять. Конечно, человеку свойственно прежде всех о себе думать, но человек разумный понимает, что пользоваться довольством можно свободно только среди довольных людей. Когда кругом все сыты, тогда ешь себе вольно белый хлеб, пей сладкий мед и спи спокойно, а если кругом голод, то не показывай и черствого куска, – накинутся все, как волки, и вырвут из рук.
– Так, так, Иване, – произнес уже несколько смягченным голосом гетман, – с тобою можно говорить, ты голова, а те вон, – указал он глазами на двери, в которые вышел Тетеря, –только утробы с жадными ненасытными ртами, рады были бы все кругом проглотить, хоть лопнуть, а проглотить!
– Когда ясновельможный гетман так милостив ко мне, – продолжал еще мягче Выговский, – то, может быть, он подводит мне высказать одну мысль.
– Говори, говори, Иване, я рад слушать всякое умное слово.
– Конечно, его гетманская мосць прав во всем: теперь еще рано заключать мир с ляхами, надо их покорить вконец, а тогда и предписывать то, что захочем; прав ясновельможный гетман и в том, что нельзя нам заключить мир, выговоривши только свои привилеи, – надо подумать и о народе... но, – замялся Выговский, – подумать о нем надо нам, а не давать ему воли добиваться своих прав самому.
Богдан посмотрел вопросительно на Выговского, а Выговский продолжал еще мягче, еще вкрадчивее:
– Ясновельможный гетмане, разумный человек только в крайней нужде употребляет свою силу, и то для того, чтобы водворить в стране порядок и покой, а темная, освирепевшая толпа, раз сорвавшаяся с удил, так привыкает к своеволью, что правом начинает считать свою силу и вместо мирного труда начинает жить грабежом. Конечно, ты предвидел все заранее и знал, что нам надо прежде всего обессилить панов, но чернь потеряла уже всякую меру: кругом грабеж, разбой...
– Ляхи нас к тому вынуждают, – произнес угрюмо Богдан, – что делает кругом Ярема?.. Остановить народ теперь и безумно, и напрасно...
– Ясновельможный гетмане, не остановим мы его и потом. Чернь своевольна и безумна.
– Но в ней великая сила,
– Опасная, как огонь.
– В разумной и твердой руке огонь приносит только пользу.
– Конечно, гетмане, – подхватил шумно Выговский, – рука твоя сильна и голова одна на всю Украйну! Но подумай об одном, – понизил он голос и продолжал с почтительною улыбкой, – когда реку сдерживают плотины, то вода вертит спокойно мельничные колеса и дробит зерна в муку, но если буря прорвет плотину, взбесившиеся волны не знают удержу и в своем диком стремлении ломают мельницу и уносят обломки с собой.
– Басня твоя хороша, Иване, – улыбнулся гетман, – но плотина эта и есть наша неволя, – пускай ломают и несут ее с богом. Я обещал всей черни права и тем поднял всеобщее восстание, а без него, без помощи всего народа, помни, Иване, мы не победили бы ляхов вовек!