Богдан отдернул полу палатки и стал всматриваться в черную мглу: далеко за речкой мерцали огни польского лагеря, словно волчьи зрачки, но так тускло, что Богдан подумал, не пал ли туман? "Но ведь при ветре тумана не бывает? А может быть, моросит? Ах, кабы дождь, вот бы помощь была, так помощь!"
– Эх, где ты, моя доля? – даже вскрикнул он, пронизывая пытливым оком тьму ночи. – Побратым... Неужели?.. – зашептал Богдан побелевшими губами. – Боже, не попусти! – сжал он руки с такою силой, что пальцы захрустели. – Ты дал мне знак неизреченного милосердия, не отврати же лицо от рабов твоих!
Долго стоял Богдан в молитвенном экстазе, а потом, словно просветленный и успокоенный упованием, бодро воскликнул:
– Эх, да что же это я кисну, словно баба перед пологами? Заварено пиво, нужно распивать, а слепую долю можно и за косы! – и, нахлобучив шапку, он вышел из палатки и направился по лагерю в передовую линию.
Ветер освежал его пылающее лицо, быстрая ходьба усмиряла душевное волнение. Богдан подошел к гармашу Сычу, который с тремя гарматами и небольшим отрядом присоединился вчера к главному табору. С бритой, огненного цвета головой, с огромным оселедцем, закрученным за ухо, в чудовищных усах, он не только уже не напоминал давнего, золотаревского дьяка звонаря, но мало был похож и на того новичка на Запорожье, что поднял плечом целый дуб. Богдан посылал его лазутчиком в Кодак повыведать о настроении тамошнего гарнизона и повысмотреть на случай приступа слабые стороны крепости... Сыч блистательно исполнил поручение гетмана и успел еще украсть одну пушку, снял собственноручно дуло с лафета и выволок его за мур, а два других орудия вывез из Присечья, где ковали их кузнецы.
Начинался мутный рассвет, но окрестности еще тонули в сумраке ночи.
– Здоров будь, Сыч, – приветствовал его Богдан, – я на радостях вчера забыл и поблагодарить тебя и расспросить хорошенько.
– Благодарить то, ясный гетман, не за что, – поправил смущенно Сыч свои всклокоченные усы, – не велика штука позвонить, бовкали ведь мы прежде в звоны.
– Что прежде! Теперь вот как бовкнешь. А на Кодак надеяться можно?
– Да залога (гарнизон) там хоть и не совсем наша, а суть добрые приятели, вот только сам комендант... но "аще будем толцитися, то и отверзется" *. Вот это от них и подарок, – ударил он рукою по медному жерлу, – добрая пуколка, а вот те две нашей работы.
– А попробовать бы, – осмотрел Богдан и железные пушки, – если только годящие, так твой подарок что писанка к велыкодню, – мы совсем без гармат.
– Отчего не попробовать, можно! – осклабился самодовольно Сыч. – Гей вы, лежебоки, – гаркнул он на своих подручных, – восстаньте и несите набои! Только вот клятые ляхи забрались далеко, вон вон перенесли лагерь свой, аж на возлобие.
– А, вот оно что? – взглянул пристально Богдан и удивился. – То то мне и самому показалось, что как будто не там, где вчера. Стало быть, они нас боятся, не нападать, а борониться лишь помышляют.
– Будет им "вскую шаташася"...** а ну, дай ка я наведу зализну бабу, – примеривал и прилаживал дуло клиньями Сыч. – А ну, гармаше, пали, посылай им подарок.
* ... "если будем стучать, то и откроется" (старослав.).
** ... "впустую суетиться" (старослав.).
– На добрую память! – приложил тот фитиль к поличке.
Вспыхнул на пановке светлым облачком порох, и в то же
время из жерла орудия вылетел длинным столбом белый дым и покатился по траве расширяющимися белыми кольцами; воздух потрясся страшным грохотом; тележка с орудием подскочила, ближние козаки сорвались с земли и вытаращили спросонья глаза. А Богдан с Сычом всматривались, приставив ладони к глазам, в неприятельский лагерь. Вот наконец у подножья холма взрылась земля и подскочила вверх, словно ее подбросил кто лопатою.
– Эх, не докинула, клятая баба! – почесал Сыч затылок. – И кашлянула, кажись, добре, а не доплюнула...
– А ну, с той, – указал Богдан на другую железную пушку. Зарядили и другую; Сыч не пожалел пороху... Грянул выстрел, орудие так рвануло назад, что тележка под ним опрокинулась, сломала колесо другой, а самое дуло чуть не отшибло у Богдана ноги.
. – Вот бешеная, – отскочил он, – своих калечит!
– Н да, норовистая, – заметил философски и Сыч, – впрочем, это с непривычки подскакивает... Обойдется! А только вот не донесла чертова верша, натуги настоящей нет! Давай попробуем "панянку".
Гаркнула медная пушка, да так, что и гармаши отшатнулись, закрывши уши руками. Все затаили дыханье... Вдруг на окраине польского лагеря что то вскинулось, полетели в разные стороны щепки, шарахнулись и кони, и люди.
– Донесла! Угодила! – закричали громко и радостно гармаши. – Переполоху то, переполоху какого натворила! – тер себе от удовольствия руки Сыч. – Ишь, как метнулись! Ха ха ха!
Многие из проснувшихся козаков подошли к гармашам. Образовалась порядочная куча людей. Удачный выстрел Сыча привел всех в восторг; посыпались одобрительные отзывы и остроты.
Но не успели еще и зарядить второй раз медной "панянки", как взвился и побежал из польского лагеря длинною струей дым, один, другой, третий... Все сразу притихли и переглянулись. Несколько кратких, но показавшихся бесконечно длинными мгновений стояла тишина, вдруг что то неприятно загоготало в воздухе, словно его засверлил кто то с визгом. Звук усиливался с неимоверною быстротой и каким то порывистым чудовищным дыханием пронесся высоко вправо. Все невольно пригнулись и наклонили свои головы... Тогда только долетел грохот и прокатился за лагерь умирающим эхом.
– Кланяйтесь, братцы, пониже челом им! – захохотал Сыч. – Коли каждому лядскому буханцу такая честь, так и шее будет накладно.
Все как то смешались и сконфузились.
– Напрасно ты, Сыч, пристыдил товарыство, – заступился добродушно Богдан, – наш козацкий звычай таков, что и ворогу отдаем челом; дальше на всякое чиханье не наздравствуешься, а на первый раз за ласку лаской.
– Спасибо, ясновельможный батьку, что за нас заступился, – загалдели козаки, махая шапками.
– А вот мы еще по батьковскому совету и им ласку пошлем, – приложил Сыч фитиль к "панянке".
– Только ты не утруждай ее чрезмерно; на всех горланов ляшских ее не станет, да и лучше не дразнить ос, а то видишь, как они далеко хватают, могут надоесть... А вот как перейдем на ту сторону, тогда и наши гарматы наддадут, понатужатся, так ляхам невтерпеж станет.