– Верно, верно, гетмане! – подхватили оживленно козаки. – Або пан, або пропав!
Наконец Богдан возвратился к своей палатке, усталый, но еще более уверенный и бодрый. Бросив поводья на руки джуре, он вошел в свою палатку.
"Да, войско настроено отважно и единодушно, в этом нет сомнения. Но Ярема? Его имя нагоняет страх на поспольство, а поспольства много в войске. Вот теперь бы его захватить!.."
Богдан нахмурился и принялся шагать по палатке, обдумывая и взвешивая свой тайный план.
Но вот входная пола заколебалась и в палатку вошла Ганна.
– Я помешала вам, дядьку? – остановилась она нерешительно, заметивши сосредоточенное выражение лица гетмана.
– Нет, нет, дытыно моя! – протянул ей приветливо руки Богдан. – Присядь здесь, с тобой я отдыхаю от этих тревожных дум.
– О чем же тревожиться, дядьку? Победа будет наша.
– Кто знает, дитя мое, кто знает! – произнес задумчиво Богдан. – Все надо обдумать; хорошее встретить всегда сумеем, а злое может застать врасплох. Там вся Польша...
– А здесь вся Украйна.
– Так, так... Но кто переможет? Вот вопрос.
– Тот, на чьей стороне будет гетман Хмельницкий;
– Дитя мое, – улыбнулся Богдан, – ты не умеешь льстить. Ты веришь так в меня?
– Не я одна! – ответила воодушевленно Ганна. – Все войско. Сам бог, гетмане, с тобою! Где ты, там победа и успех...
– Ох, любая моя! – взял ее за руку Богдан. – Когда бы ты знала, сколько бодрости и веры вливаешь ты в мою душу! Но вот что я хотел сказать тебе: завтра или послезавтра начнется битва, – победа или поражение, – но всякий в войске подвергает свою жизнь страшным случайностям, и я хотел тебя просить укрыться в Пилявский замок; я дам с тобою козаков...
Но Богдан не докончил фразы. Ганна сильным движением вырвала свою руку из его руки и, поднявшись с каналы, произнесла гордо:
– Нет, гетмане! Ты этого не сделаешь. Ты рассылал свои универсалы по всей Украйне и призывал всех, кто может, постоять за свою отчизну, волю и веру, – народ пришел, а с ним пришла и я. Мы принесли свою жизнь за отчизну, и ты не смеешь отталкивать никого из нас!.. Но, может, ты боишься, что я устрашусь лядских войск и нагоню страх на козаков? Так помни, гетмане, что брат мой никогда не отступал с поля битвы, а я – его сестра!
Слова, произнесенные Ганной, дышали такою гордостью и отвагой, что Богдан залюбовался девушкой. Несколько минут взгляд его с любовью покоился на ее вспыхнувшем от обиды лице.
– Нет, Ганно! – произнес он наконец с чувством. – Останься со мною. Останься со мною, – повторил он еще тише, овладевая ее рукою и усаживая ее подле себя.
Рука Ганны сильно задрожала в руке гетмана, голова ее склонилась на грудь.
С минуту Богдан смотрел молча, но с глубоким чувством на склоненную голову девушки.
– Останься, Ганно, – повторил он еще раз, – ты одна можешь защитить меня от всех демонов, терзающих мой дух.
– О дядьку, если бы вся жизнь моя понадобилась для этого, я не задумалась бы ни на один миг!
Слова вырвались у Ганны слишком горячо; от волнения, охватившего ее, густая краска залила ей лицо.
– Спасибо, спасибо, дытыно, – произнес тихо Богдан, сжимая ее руку, и вдруг умолкнул. Какая то задумчивость легла на его черты. Он держал руку Ганны в своей руке, но видно было, что мысли его были далеко отсюда. Ганна молчала, затаив дыхание. Вдруг гетман быстро повернулся к ней и произнес каким то угрюмым тоном, не подымая глаз:
– А Морозенка все еще нет...
Ганна вздрогнула и устремила на Богдана полные испуга глаза.
XLVII
Казалось, Богдан понял беспокойный взгляд Ганны.
– Нет, нет, не бойся, Ганно! – произнес он поспешно. – Теперь ни слова, ни звука... Но потом, потом, когда он привезет их, о, отомстить за все!
Богдан стиснул зубы и замолчал. Лицо Ганны омрачилось.
– Зачем мстить, дядьку? – произнесла она тихо. – Они не стоят вашей мести. Оставьте их, забудьте.
– Забыть? – повторил за ней хриплым голосом гетман и, приблизивши к Ганне свое лицо, впился в нее на мгновенье своими потемневшими от злобы и страсти глазами. – О нет! Нет! Нет! – вскрикнул он с злобною усмешкой и, вставши с места, зашагал по палатке. Видно было, что одно слово Ганны вызвало целую бурю в душе гетмана. Грустным взглядом следила за ним Ганна. Наконец Богдану удалось покорить вспыхнувшее в его душе волненье.
– Но не будем говорить об этом, Ганно, – произнес он, останавливаясь перед девушкой, – до времени все умерло здесь... а потом каждый получит, Ганно, по делам своим.
Ганна хотела было что то ответить, но в это время за стенами палатки раздались громкие, радостные возгласы, шум, удары в бубны и звонкие приветствия.
– Что это, уж не загоны ли? – успел только произнести Богдан, как вход распахнулся и в палатку вошли поспешно Богун, Нечай, Чарнота, Ганджа и поп Иван, сопровождаемые другими полковниками и старшинами.
– Ясновельможному гетману челом до земли! – приветствовали громко Богдана полковники.
– Друзи, орлята мои! – воскликнул радостно Богдан, подаваясь им навстречу.
– Богуне, сокол мой! Нечаю, брате! Чарнота, Ганджа, отец Иван! Спасибо, друзи, прибыли вовремя! – повторял он радостно, заключая то одного, то другого в свои объятия.
Несколько минут в палатке слышались только крепкие поцелуи да радостные приветствия.
– Торопились, батьку, да вот принесли братам еще немного славы, – ответил Богун, когда шум приветствий немного утихнул, и, вдруг обернувшись, заметил стоявшую среди старшин Ганну. – Как, Ганно, ты здесь в такую пору?! – вскрикнул он с изумлением, не веря своим глазам.
– Здесь не одна я, друже, – ответила Ганна, – почему же не быть мне здесь вместе с другими и не помочь братьям, чем я могу?
– Но ведь то люди войсковые, привычные к смерти...
– Меня выучили смеяться над ней браты козаки.
– Ай да отрезала! Правдивая козачка! – воскликнули разом полковники.
– Эх, да и сестра же у тебя, Золотаренко! – произнес с восторгом Богун. – Нет другой такой на всем свете!
Золотаренко только молча улыбнулся.
– Нету! Нету! – вскрикнул весело Ганджа. – Она еще у нас и в Суботове всем заправляла.
– И тут всем лад и пораду дает, – прибавил Богдан, смотря с любовью на вспыхнувшее от смущения лицо девушки.